Тихомиров Борис Сергеевич (21.01.1919, Тула — 28.07.1976, Сочи) Инженер-механик, организатор производства.

В июле 1941 года с пятого курса патронно-гильзового факультета Тульского механического института направлен на патронный завод №38, с которым в октябре 1941 эвакуирован в Юрюзань (диплом инженера-механика защитил в 1948 году).

Технолог, с 1944 главный технолог, с 1948 главный инженер, с 1963 директор Юрюзанского механического завода. Много сделал для совершенствования патронного производства, после войны — производства цепей, тракторных помп, холодильников «Юрюзань» и другой продукции. В период деятельности Тихомирова в городе велось строительство жилья и культурно- бытовых объектов.

Награжден орденом Октябрьской революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Знак почета» (1945 г.), медалями.

Похоронен в Юрюзани.

Мало кто, наверное, за всю историю Катав-Ивановска, знал так много о родном городе, как краевед Владимир Хохлов. Ему было присуще умение за сухими архивными цифрами и сводками увидеть жизнь Катав-Ивановска, собирать по крупицам воспоминания людей о своих предках. Особенно трепетно он относился к фотографиям – ведь это документ, который не переиначишь, не будешь трактовать в угоду времени и строю.

В последние месяцы своей жизни Владимир Иванович работал над брошюрой об истории Катав- Ивановска. Ему даже удалось напечатать небольшое количество экземпляров. К 255 летнему юбилею Катав-Ивановска были опубликованы выдержки из его брошюры «На Катавских и Юрюзанских берегах». Посвятил свой труд краевед родителям Ивану Васильевичу и Клавдии Тихоновне Хохловым.

Первое столетие развития (1755 г.— 1855 г.)

Симбирские купцы-заводчики Твердышевы и Мясников покупали крепостных крестьян и даже целые деревни в своих родных поволжских краях, которые они хорошо знали. Народ этот был им близок и по говору, и по обычаям, и по склонности к старообрядчеству. Народ крепкий, надежный, без вредных привычек. Кроме того, здесь дешевле можно было приобрести крепостных, ибо в Поволжье ощущалась земельная теснота, усилилась потребность помещиков в деньгах в связи с ростом товарно-денежных отношений.

Особо много крестьян было куплено и перевезено с 1752-го до 1762 год из Симбирского (3335 душ муж. пола) и Арзамасского (2277 душ муж. пола) уездов.

Возникший при основании завода поселок имел всего 9 кварталов со 114 домами и пятьюстами жителями. Поселок стоял на возвышенности с уклоном на запад, над заводом (на юг от него). Перед селением, восточнее, на высшей точке — деревянная церковь во имя Иоанна Предтечи. За церковью в сторону завода — дом приказчика, дом заводской конторы, угольные и рудные сараи. На Курмышинском мысу был выстроен провиантский магазин.

В селении две двусторонние улицы: Никольская (ныне К. Маркса) и Никитинская (Д. Тараканова). Два узких, крутых, горбатых переулка. Северную и южную околицы составляли односторонние улицы Застенная (Труда) за защитной стеной от обрыва над заводом и Калиновская (потом — Пролетарская, теперь — Ленина) в низине, по которой стекали дождевые и вешние воды северного, южного и восточного склонов.

На технологической заводской протоке Канавы в районе теперешнего ПУ была устроена плотинка, образовался прудок. Мощное, толстостенное каменное двухэтажное здание необходимой и непременной на каждом заводе водяной лесопилки, мучной мельницы. Люди называли сооружение «водяной пильной». Первый этаж «пильны» сохранился до сих пор и даже используется. От ПУ его отделяет только Канава, а соединяет мостик. Выше прудка уже был проложен Гусев мост. На Катае уже существовал Срытный мост, по которому проходил единственный короткий путь в северном направлении.

С момента основания села Катав его западная околица более 80 лет проходила по линии теперешнего Большого переулка. В западной сырой низине строится было невыгодно. Поэтому там были только огороды, поля, пастбища. А для защиты от нападений эта западная околица под бугром была удобна. Как и другие околицы, она была укреплена деревянным оплотом с вышками и другими сооружениями. В свое время пугачевцы угрожали завалить эту защитную стену сеном и зажечь. Но этого не случилось.

И только когда поселку стало некуда расширяться, а угроза нападения исчезла, село вынуждено было тянуть свои улицы на запад, где вдобавок еще мешала река Катай, одним рукавом доходившая до линии улицы Калиновской (Ленина).

В 1850 году появились оба порядка домов до Большого переулка 1-й Городишенской улицы (Красноармейской). 2-я Городишенская (Пугачевская) пока остается односторонней. Красный порядок домов. Да еще и с разрывами. Это два домовладения по углам Узкого переулка. Теперь тут дом Зюзиных и площадка детского дома. Большие площади огородов при домах.

Ломовка, как ближайший к заводу район, вся застроилась. Село Катав в своем развитии на север уперлось в реку Катай, гору Элеоноровскую (Еленовскую, Еленовку, Веселовку) и стало выселяться уже и на Веселовку. Выселившиеся на гору образовали тут первую одностороннюю, но с разрывами на юг улицу. Для расширения осталось только западное направление, хотя там и были низкие и сырые места, особенно ближе к реке Катай, которая одним рукавом от Крутого Камня Колышкино в месте слияния с Канавой поворачивала на юг и заходила на Калиновскую улицу. Вот почему наши улицы Никольская (К. Маркса) и Никитинская (Д. Тараканова) остались такими короткими. На запад — только до бывшего Нижнего базара. Река им преградила путь. Потом реку отвели, а на бывшем острове организовали стадион и базы.

Со временем в районе Большого переулка образовался второй центр поселка. Волостная управа и дом строителя-десятника Петра Евсеевича Голубцова в пересечении с Никольской улицей. Дом, мастерская и магазин предпринимателя и спонсора пожарного дела Григория Егоровича Кучина в пересечении с улицей Никитинской. То же самое и у купцов Больщиковых на квартал ниже по этой же улице на углу с Больщиковым переулком. В пересечении с Калиновской стоял трактир (теперь здесь кирпичный теремок ветлечебницы). Рядом — магазин Кучиных. Теперь это магазин «Радуга».

Далеко за бугром, на южном конце переулка находилось здание большого сушила древесины для завода и на продажу. Рядом, севернее, в 1914 году было построено земское начальное училище (потом школу там так и звали «сушилкой»). Задумывался на Большом переулке и храм, но построить его не успели.

Первым домом деревни Запрудной (теперь микрорайон города Запрудовка) был большой дом подрядчика на берегу пруда в начале улицы Восточной. В этом доме жили его прислуга и дворник. Подрядчик в своих интересах содействовал строительству моста от своего дома через пруд в Курмыш. Это дало толчок к заселению восточного берега пруда при 1-м и 2-м Запрудных ключах. Огороды и луга — в низине у пруда, а дома на более высоких местах.

В начале 1890-х годов из Перми в Катав-Ивановский завод на клепку кауперов доменного цеха приехал с семьей мастеровой Кораблев. Он купил этот дом подрядчика, раскатал его и собрал из этого материала два дома, которые целы и по сей день (это дома №4 и 6 по Восточной улице). Уцелели даже доски с карниза дома подрядчика с вырезанными на них цветами и надписью «1849 ГОДА». Ранее другие дома в Запрудовке не строились. Поэтому не будет большой ошибкой считать годом основания деревни Запрудная 1849 год. Это подтверждают и старинные планы. Центр деревни будет не застроен и называться станет Поляной. Позднее там поставят часовню Александра Невского. Теперь здесь клуб «Маяк» и стадион.

Вторая часть брошюры – это выдержки из газеты «Уфимские губернские ведомости» за 1893 и 1894 годы.

По материалам газеты АВАНГАРД, 2010

«На центральной улице Ленина в Катав-Ивановске нельзя не заметить старинный двухэтажный особняк, в котором помещается редакция газеты «Авангард». По узорной кирпичной кладке видно, что строил этот дом каменщик высшей квалификации. До революции этот дом принадлежал Николаю Наумовичу Цыганову, владельцу гвоздарного завода. Выросший в строгой старообрядческой семье Цыганов сам был главой большого многодетного семейства, имел хорошее образование и даже учился за границей. Основанное им в Катав-Ивановске предприятие несло официальный титул «Уральский гвоздарный завод Н. Н. Цыганова».

Предприниматель — владелец этого завода по Марксу, разумеется, был эксплуататор. Но в нынешние времена сказали бы иначе. Николай Наумович Цыганов был представителем «малого бизнеса», «создателем рабочих мест».

По архивным данным 1915 года (то есть перед самой революцией) на заводе Цыганова работало сто человек. Другими словами, сто катав-ивановцев имели постоянный заработок и могли кормить и содержать свои семьи. А это по тем временам было очень важным фактом…»

Л. Н. Сурин «Возле гор и рек Уральских»

Абражанов Александр Алексеевич (1867, Ржев, Тверской губернии — 17.05.1931, Днепропетровск, Украинская ССР) ученый-хирург, деятель земской медицины на Южном Урале, доктор медицины (1901), профессор (1922). Член КПСС. По окончании в 1891 г. медицинского факультета Варшавского университета работал в Мариинской больнице в Петербурге. В 1893 г. за участие в марксистских кружках и революционную пропаганду среди рабочих был арестован и выслан под надзор полиции в Юрюзанский завод Златоустовского уезда Уфимской губернии на Урал. В примитивных условиях небольшой больницы при железоделательном заводе в Юрюзани проводил сложнейшие операции на легких, устранял дефекты черепных костей. Оборудовав лабораторию, проводил опыты на животных по пересадке органов. Главный врач уездной земской больницы в Златоусте, вел научные исследования в области костной хирургии.

В 1900 г. защитил в военно-медицинской академии Петербурга докторскую диссертацию «Пересадка и пломбировка костей». Выступал с докладами на Всероссийских Пироговских съездах врачей, на заседаниях Уральского медицинского общества (Екатеринбург). Председатель Уфимского губернского научно-медицинского общества. С 1895 публиковал статьи в петербуржском «Журнале акушерства и женских болезней», сопровождая их подзаголовком «Из юрюзанской заводской больницы». С 1902 г. приват-доцент Киевского университета. В 1905 — 1922 гг. заведовал хирургическим отделением губернской земской больницы в Полтаве; с 1913 г. — в Харькове; с 1922 г. и до конца жизни был профессором кафедры факультетской хирургии Екатеринославского (ныне Днепропетровск) университета, где впоследствии создал крупную хирургическую школу. Именем Абражанова названа улица в Юрюзани. Упоминается в книге Л. Н. Сурина «Возле гор и рек Уральских» очерк «Быт и нравы». Вот, что писал о знаменитом профессоре Л. Н. Сурин:

«Мой дед Федор Афанасьевич Сурин был потомком крепостных крестьян, купленных заводчиками у помещиков и насильно переселённых в уральские края. Берега реки Суры, притока Волги, были их родиной. Отсюда и фамилия. Из поколения в поколение работали на огненной заводской работе, не утратив при этом и своего крестьянского быта. Держали лошадей и коров, косили траву и заготавливали сено, рубили в куренях дрова, сажали огороды, сеяли рожь, пшеницу и овес.

Был Федор Сурин подручным у пудлинговых печей. Когда вели железную дорогу, возил на своей лошади камень на это строительство. В буфете на станции Вязовой и углядел молоденькую девушку-подавальщицу Елену Варганову и упросил отца посвататься.

Шестнадцать лет было моей бабушке, когда вошла она в чужую суровую семью, где доброе ласковое слово было такой же редкостью, как луч солнца в дождливый ненастный день

До вязовского буфета совсем девчонкой в поисках куска хлеба уехала бабушка в Уфу, нянчила чужих детей, была прислугой в богатых домах, теперь сердитый свекор, придирчиво следивший за каждым шагом молоденькой невестки, вместе со свекровью и мужем при каждом промахе обрушивали на нее свой гнев. А угодить им было трудно, поскольку даже щи молодуха варила «не так», а «по-господски».

— У-у-у, сацка барыня! — Привыкла с господами-то жить — сердился старик. И одними словами дело не ограничивалось, в ход шли кулаки. А избить до полусмерти жену или невестку за преступление не считалось. Так было положено. Так жили все, и жаловаться было некому. И только одно обстоятельство отличало молодых Суриных от других семей на их улице в юрюзанской Сосновке. У всех — многодетные семьи, детишек — пруд пруди, мал, мала меньше. У Елены с Федором детей не было, и это еще больше усугубляло и без того нелегкое житье молодой женщины. И дома перед иконой, и в церкви, куда регулярно ходили все, особенно по большим праздникам, клала бесчисленные поклоны молодуха, молила:

-Господи, помоги! Господи, пошли мне ребеночка. Может, Федя тогда не станет кулаками… Матерь пресвятая Богородица, помоги.

Возносились к небу горячие молитвы и оставались без ответа. Год за годом прошли после замужества долгих и трудных семь лет. Детей не было.

Спасение для совсем отчаявшейся женщины пришло неожиданно. И яви лось оно в лице молодого врача, который приехал в уральскую глухомань не по своей воле. Был сослан за революционную пропаганду.

Можно себе представить, каких трудов стоило неграмотной стыдливой женщине заставить себя пойти к врачу. Но о нем уже шла слава по всей Юрюзани как о лекаре-кудеснике. И операция понадобилась совсем несложная, потом наступило долгожданное. В мае 1900 года у Елены Михайловны Суриной родился мальчик, которого в честь Николая Чудотворца назвали Николаем. Это был мой отец. А потом в семье Суриных дети пошли как грибы после дождя: Петр, Ольга, Георгий, Агриппина, Анна, Екатерина, Александр… Все они дожили до зрелых лет. Еще одна дочь—Саня—утонула двенадцатилетней, когда пошла зимой за водой. Упала в прорубь. Всего же бабушка моя рожала четырнадцать раз, но другие дети умерли в младенчестве.

Когда семья садилась обедать, тесно было за столом. Хлебали все щи из одной чашки, подставляя под ложку кусок хлеба, чтобы не пролить ни капли на стол. Хлебали по строго заведенной очереди. И не дай Бог, если эта очередность нарушалась или кто-то схватил кусок мяса раньше, чем был дан сигнал. Тятенька Федор Афанасьевич карал «нарушителя» немедленно. И удар ложкой по лбу был такой силы, что вспухала шишка. Но виновный и пикнуть не смел, зная, что в этом случае кара будет куда более болезненной и суровой.

И одежда, и белье были собственного домотканого изготовления, так же как и лапти. Сапоги одевались только по праздникам, да и то не всеми. Таков был семейный уклад жизни типичной уральской семьи, где в труде и нужде жили от рождения до самой смерти.

Деда своего Федора Афанасьевича Сурина я никогда не видел, да и не мог видеть. Он умер не старым еще до моего появления на свет. Полез на повети (так называли сеновал), чтобы дать скотине сена и упал так неудачно, что сломал позвоночник. А фотографии его не то чтобы не сохранилось, ее просто не было. Бабушку же свою я в детстве фотографировал много раз. Из глубины детских лет всплывает незабываемая картина: в горнице чисто и светло. Три окна смотрят на улицу, еще одно выходит во двор. Вдоль стен — лавки, заменяющие стулья. В переднем углу — стол. Над ним — божница с иконами и лампадка. Справа от входной двери — большая русская печь, на которой так уютно было лежать зимними вечерами и слушать бабушкины рассказы о ее жизни. У левой стены — ткацкий станок, а за ним — бабушка быстрыми проворными движениями ткет половик. Ткать умели и все ее дочери. Это умение, как и многое другое, у всех Суриных с детства. Бабушка неграмотна. Ни читать, ни писать не умеет. Но рассказчица она замечательная, и слушать ее — одно удовольствие. А во дворе, в хлеву, сарае, на погребе я нахожу среди старого хлама многое из того, что наглядно подтверждает и дополняет бабушкины рассказы. И я с малых лет уже знаю, что высокий металлический штырь, раздвоенный наверху и с колесообразным обручем внизу — это «светец». Сюда вставляли лучину и зажигали ее длинными осенними и зимними вечерами. А чтобы обгорелый конец лучины не падал на пол, под «светец» ставили таз с водой. При таком свете и пряли, и ткали, и плели лапти, и делали многое другое во всех юрюзанских, катав-ивановских и усть-катавских семьях. Керосиновые лампы появились позже и сначала конечно, у богатых. А вот этот похожий на широкое шило предмет с ручкой— кочедык. Был незаменим, когда плели из лыка лапти. Деревянные колодки — для этой же цели. Ржавый австрийский штык — это уже свидетель гражданской войны… Много чего интересного и любопытного находил я мальчишкой в бабушкином доме.

И еще одно дополнение к рассказам о минувшем нашел я неожиданно уже в зрелом возрасте, когда работал в читальном зале Всесоюзной библиотеки СССР имени В. И. Ленина в Москве. В тот день я выписал для работы большую кипу старинных книг и журналов. Покончив с отчетами Уфимской губернии и сделав необходимые выписки, принялся листать медицинские журналы. И вдруг как будто яркий луч света ударил по глазам.

В «Журнале акушерства и женских болезней» за 1895 год я увидел статью. Но не сама статья так поразила мое внимание, а то, что было напечатано под ее заголовком. А там, в скобках значилось «Из Юрюзанской заводской больницы». С лихорадочной поспешностью я перелистал несколько страниц, заглянул в конец статьи и увидел подпись: «Д-р А. АБРАЖАНОВ».

И сразу понял, что это и есть тот самый «Бражанов», за которого всю жизнь молилась моя бабушка и десятки других женщин Юрюзани. Да и не только женщин и не только Юрюзани, но и соседских заводов. Так состоялось мое «знакомство» с человеком, которому отец мой (а, следовательно, я сам) были обязаны своим появлением на свет.

Теперь я знаю о докторе Абражанове все. Я читал его статьи в научных журналах, а их было много, переписывался с его учениками. В «Энциклопедии Челябинской области» об этом замечательном человеке сказано так:

«АБРАЖАНОВ Александр Алексеевич. Выдающийся хирург, доктор медицинских наук, профессор. Родился в 1867 году в Ржеве Тверской губернии. С 1891 года после окончания Варшавского университета работал хирургом в Мариинской больнице Санкт-Петербурга. В1893 году за революционную пропаганду среди рабочих арестован и выслан под надзор полиции в Юрюзанский завод».

Мне много доводилось слышать рассказов об этом чудесном докторе от старожилов Юрюзани. В его распоряжении была крохотная заводская больничка на десять коек. Но Абражанов никогда не отказывал не только юрюзанцам, но и больным из соседних заводов и деревень, он был единственным специалистом на всю огромную округу горнозаводского Южного Урала. Шесть лет проработал Абражанов в Юрюзани, потом по просьбе земских властей переехал в Златоуст. На огромном фактическом материале, собранном в Юрюзанской заводской и Златоустовской земской больницах он написал и успешно защитил в Петербурге в императорской военно-медицинской академии диссертацию «Пересадка и пломбировка костей», получил ученую степень доктора медицинских наук.

Умер он 17 апреля 1931 года профессором Днепропетровского медицинского института. На кафедре факультетской хирургии Александр Алексеевич проработал почти десять лет. Умер как солдат на боевом посту возле операционного стола, делая нефрэктомию — удаление почки. Операция уже шла к концу, и вдруг профессор пошатнулся и рухнул на пол прямо в операционной. Не выдержало сердце.

Все на свете взаимосвязано. Именем Абражанова названа одна из улиц Юрюзани. Но разве кто-нибудь из моих земляков, проезжая по этой улице, думает о том, что она носит имя человека, который всю свою жизнь боролся за здоровье людей?

***

Деятельность Абражанова была лучом света для многих южноуральцев. Но уже упоминалось о том, что работал он в крохотной больничке на десять коек. Лабораторию же свою он вынужден был оборудовать в обыкновенной крестьянской бане».

А. А. Абражанов опубликовал более 60 научных работ по хирургии, в том числе по пластической хирургии (лечение заячьей губы, разных видов брюшных грыж, закрытие свищей грудной и брюшной полостей), нейрохирургии, костной хирургии, онкологии, хирургическому лечению туберкулеза, акушерству и гинекологии. Он впервые предложил использовать мышечный лоскут на ножке для закрытия свищей различных органов, в частности бронхиальных и плевральных (1900); является автором метода чрезмыщелковой ампутации бедра (1898) и удлинения нижней конечности за счет стопы (1909).

Некоторые труды Абражанова:

Из Юрюзанской заводской больницы: фото 1, фото 2, из Златоустовской земской больницы: фото 1, фото 2, Москва: фото 1

Источники:
1. Большая медицинская энциклопедия. Том 1/Главный редактор академик Б. В. Петровский; издательство «Советская энциклопедия»; Москва, 1974.- 576 с.
2. По материалам В. Чебаненко
3. Л. Н. Сурин «Возле гор и рек Уральских»

Боевой оплот царства московского

Откуда взялось чудное название Симбирск, доподлинно не известно. Существует множество версий на этот счет.

Ну а доподлинно известно то, что град Симбирск возник в XVII веке, как боевой форпост на засечной линии прикрывающей от кочевой башкиро-калмыцкой вольницы. Для защиты границ Московского государства на территории Среднего Поволжья было построено несколько крепостей, в их числе был построен и Симбирск.

На строительство укрепрайона был брошен царский воевода Богдан Хитрово. Свою фамилию Хитрово оправдал, соорудил крепость на высокой горе, в том месте, где две реки Волга и Свияга близко подходят друг к другу. Место было выбрано крайне удачно в военном отношении. В Ульяновске Хитрово чтят, как основателя, хотя личность его довольно спорная. Местный люд воеводу не любил, дескать ворует и злоупотребляет властью…

Как бы там ни было, вскоре деревянный форт прирос посадом и превратился во вполне приличный городок. Военный гарнизон Симбирска, по всей видимости «давал шороху» или как бы это сказать поточнее – возложенный на него функционал выполнял ответственно. Не зря ведь, на первой городской печати красуется грозный лев, держащий в лапе меч, а на первом гербе изображен одинокий столбовой знак, с опирающейся на него золотой царской короной.

Народный фронт Стеньки Разина

Лихие деньки настали для Симбирска в конце XVII века. С Дона на Волгу двинули поднявшие восстание вольные казачки, да крестьяне, которым зажравшиеся царские воеводы изрядно поднадоели. Да и сам царь Алексей Михайлович им видимо был не по нраву.

Лидером «народного фронта» стал донской казак Стенька Разин.

В Поволжье, буйных молодцев крепостные крестьяне встречали на «ура». Так что вскоре восставшие захватили крупнейшие поволжские города: Астрахань, Царицын, Самару и подошли к Симбирску.

Симбирский воевода Милославский в августе 1670 года отписал царю: «… вор Стенька Разин хочет «…» приступить к Синбирску всеми силами»…

Алексей Михайлович поняв, что «дело дрянь», бросил в Поволжье свои лучшие гарнизоны под руководством Юрия Долгорукова и князя Борятинского.

Поволжская Жанна Д’Арк

Пока царские силы совершали марш-бросок, Волгу накрыла волна народного гнева. В отряды Разина вливалась не только угнетенная рать, но даже монахи и… монашки (правда бывшие). Поволжской Жанной Д’Арк стала бывшая монашка Алена Арзамасская.

Со своим войском Алена захватила город Темников (ныне Мордовия), но противостоять силам царской рати было сложно и вскоре Аленка Арзамасская была пленена Юрием Долгоруковым. Пытал Алену сам воевода. Навыки садиста Долгоруков оттачивал еще в Москве в Сыскном приказе. Однако девка оказалась палачу не по зубам. «Явки и пароли» Алена не сдала. И как всегда на Руси бывает, чтобы из Алены героиню не делать ей «пришили» не борьбу за идеалы равенства и братства, а банальное… колдовство и присудили к сожжению в срубе.

Подобная дезинформация была рассчитана в первую очередь на безграмотных крестьян. Люди просвещенные (да такие на Руси были, даже в те давние времена) долгоруковским байкам не поверили. Вот, к примеру, что написал один из живших в то время на  Руси иностранцев – немец Марций: «Через несколько дней после казни Разина была сожжена и монахиня, которая, находясь с ним заодно, подобно амазонке, превосходила она мужчин своей необычной отвагой.

Когда часть войск Разина была разбита Долгоруковым, она, будучи их предводителем, укрылась в церкви и продолжала там так упорно сопротивляться, что сперва расстреляла все свои стрелы, убив при этом ещё семерых или восьмерых, а после того, как увидела, что дальнейшее сопротивление невозможно, отвязала саблю и с распростёртыми руками бросилась навзничь к алтарю.

В этой позе она и была найдена и пленена ворвавшимися солдатами. Она должна была обладать небывалой силой, так как в армии Долгорукова не нашлось никого, кто смог бы натянуть до конца принадлежавший ей лук. Её мужество проявилось также во время казни, когда она спокойно взошла на край хижины, сооружённой по московскому обычаю из дерева, соломы и других горючих вещей, и, перекрестившись смело прыгнула в неё, захлопнула за собой крышку и, когда всё было охвачено пламенем, не издала ни звука»…

Вскоре за свои деяния  Долгоруков получил по заслугам. Возмездие не заставило себя ждать. Буквально через 12 лет Юрий Долгоруков в числе первых был убит во время восстания стрельцов в Москве.

 

Расправа

Вернемся к восставшим. Пока Долгоруков чинил разборки в Мордовии, в Симбирск для усиления гарнизона было направлено 60-тысячное войско под командованием князя Борятинского.

На тот момент, Разин уже в течение месяца держал Симбирский кремль в осаде. Несколько раз восставшие штурмовали кремль, но взять его так и не смогли.

И вот в начале октября 1670 года царское войско нанесло разинцам жестокое поражение. В плен попали более 600 человек. Пленных жестоко пытали, а затем почти всех повесили.

После чего виселицы поставили на плоты, и пускали их вниз по Волге для устрашения народа. Опять же – обычная история для России.

Самого Разина тяжело ранили, он бежал, но вскоре был пленен и казнен…

В кандалах по Симбирску

Засветился Симбирск и в новой крестьянской войне под предводительством Емельяна Пугачёва, которая началась в России через сто лет после первой.

Правда, в отличие от Разина, Пугачёв с войском до Симбирска не дошел, сюда его привезли уже в кандалах после подавления восстания. Кстати, привез его не кто иной, как генерал-поручик Александр Васильевич Суворов (в будущем генералиссимус), который принял самое активное участие в операции по разгрому пугачевской армии.

Александр Васильевич стал первым, кто лично допросил плененного Пугачева. Известно, что допрос длился четыре часа. Говорят, что Суворов хотел выяснить, кто профинансировали армию Пугачева. Ходили упорные слухи, что Пугачев является членом масонской ложи, а бунт его спонсировали из-за рубежа (опять не новость)…

Хотя, если быть точным, то содержание разговора Суворова и Пугачева доподлинно никому не известно.

18 сентября Суворов сформировал и возглавил отряд для конвоирования Пугачёва в Симбирск. Для перевозки была изготовлена специальная клетка, которую установили на двухколёсную арбу.  Внутри клетки сидел скованный по рукам и ногам Пугачёв. Пленник даже не мог выпрямиться, чтобы расправить тело.

Впоследствии Александр Пушкин так описал эту поездку: «Пугачёв сидел в деревянной клетке на двухколёсной телеге. Сильный отряд, при двух пушках, окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах (во ста сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал Пугачёв. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном. Всю ночь Суворов сам их караулил».

В Симбирске Пугачёва допрашивали командующий карательными войсками генерал-аншеф граф Панин и начальник секретных комиссий генерал-майор Потемкин. В отличие от Суворова эти с Пугачевым не церемонились и пытали Емелю жестоко.

В симбирской пыточной Пугачев пробыл 25 дней. В результате чего Емельян оговорил и себя и знакомых в наличии давних планов восстания. Вместе с тем и под пытками Пугачёв не признал, что к восстанию были причастны иностранные государства и заговорщики-дворяне.

Позднее на следствии в Москве он все оговоры опроверг. Сказал, что оговорил и себя и друзей под жестокими пытками (и это знакомо).

Ниже портрет Пугачёва, писанный с натуры масляными красками (надпись на портрете: «Подлинное изображение бунтовщика и обманщика Емельки Пугачёва»).  Картина находилась в музее Ростова Великого и была сфотографирована в 1911 году С. М. Прокудиным-Горским.

Купцы Твердышевы

«Среди торговых людей Симбирска ходило в былые времена предание о том, что толчок к промышленной деятельности богатых симбирских купцов Твердышевых дал сам царь Пётр Великий. Довелось, как то царю переправляться через Волгу в окрестностях Симбирска. Гребцами на его лодку приставили трёх братьев Твердышевых – Ивана, Якова и Петра. По обыкновению своему царь разговорился с ними, и они показались ему людьми бойкими и смышлёными. Россия в ту пору крайне нуждалась в своей металлургической промышленности, и Пётр предложил Твердышевым отправляться на Урал и заняться горным делом, подобно известному Демидову.

— Денег нет, государь, — пожаловались Твердышевы. – А без денег такое дело не начнёшь. Тогда Пётр распорядился дать братьям 50 рублей, с которых всё и началось. Вероятнее всего, это просто легенда, хотя и приводилась она в сочинениях историков и даже в дореволюционном «Русском биографическом словаре». А вот что известно из архивных документов…

В первой половине XVIII века в Симбирске на центральной улице города – Большой Саратовской – стоял старинный особняк. Принадлежал он купцу Борису Твердышеву, а после его смерти достался сыну Ивану. Оборотистый и хитрый Иван Борисович наловчился в торговле ещё при жизни отца. Быстро обогнав старших братьев Якова и Петра, он скоро сделался богатейшим купцом Симбирска. Торговал мясом в своих лавках, но более всего приумножили его капиталы торговые обороты в Оренбурге. Губернский  Оренбург в те годы быстро рос и застраивался, становясь настоящей столицей огромного, но ещё слабозаселённого края.  Хороших проезжих дорог тогда ещё не было. Любая поездка была сопряжена не только с трудностями, но и с опасностями от лихих людей. Но Твердышева трудности не пугали. Смекнув, что на поставке провианта в Оренбург можно нажить не малые барыши, Твердышев первый взялся за это дело, сопряжённое с известным риском. Он стал спешно заготавливать и отправлять в Оренбург пшеницу и овёс, гнал в далёкие степи гурты скота. Расширялась его торговля, росли капиталы. Сам Оренбургский губернатор Иван Иванович Неплюев, видя такое старание купца, удостоил его своим дружеским расположением. И когда Твердышев, которому слава и богатство знаменитых Демидовых не давали покоя, решил тоже вложить свои капиталы в горнозаводскую промышленность, Неплюев ходатайствовал за него перед берг-коллегией, написав туда, что Твердышев «ко взысканию руд ревность показывает и в некоторых местах через старание своё новые рудные признаки отыскал». В 1743 году Твердышев подал прошение о передаче ему медеплавильного завода близ Табынска, который бездействовал. И хотя с подобной же просьбой  годом раньше обращался Акинфий Демидов, губернатор поддержал Твердышева, и берг-коллегия решила дело в его пользу. Но пускать в ход этот завод Иван Борисович не стал. В девяноста верстах он построил на реке Тор новый медеплавильный завод, найдя для него более удобное место, и назвал этот завод Воскресенским. Так в 1744 году началось развитие медеплавильного дела в Оренбургской губернии. В течение двух десятилетий Твердышев с братьями и ещё одним Симбирским купцом и промышленником Иваном Семёновичем Мясниковым, который приходился им близким родственником, так как был женат на их родной сестре Татьяне Борисовне, вслед за Воскресенским основали ещё четыре медеплавильных завода – Преображенский, Богоявленский, Архангельский и Верхоторский. А, разведав богатейшие железорудные месторождения Бакала, компанейщики решили строить и железоделательные заводы. В сентябре 1754 года Твердышев обратился в берг-коллегию с просьбой о строительстве «железовододействуемого» завода на реке Катав, «внутри Башкирии» на земле, которую он купил у башкирских старшин – вотчинников Трухменской волости. В соответствии с императорским Указом, который был подписан 23 мая 1755 года два компаньона, два Ивана – Твердышев и Мясников приступили к строительству нового завода, который не зря именовался в то время «железовододействуемым». Единственной силой, которая могла приводить в действие воздуходувные меха доменных печей и кричные молоты, на которых шла перековка выплавленного из руды чугуна в железо, была сила падающей воды, а проще сказать – мельничное колесо. И совсем не случайно строительство завода начиналось с сооружения плотины на облюбованной реке и образования заводского пруда. Река и имена владельцев дали новому заводу имя – Катав-Ивановский.

5 октября 1757 года первая домна Катав-Ивановского завода была пущена в действие и выплавила первый чугун. Но ещё до этого заводчикам стало ясно, что восемь кричных молотов, построенных на заводе по их приказу, перековать на железо весь чугун будут не в состоянии, а на дополнительные молоты в реке Катав не хватит воды. Тогда и было обращено внимание на быструю и своенравную реку Юрюзань или Джирьюзень, как выговаривали башкиры. Вначале здесь решено было строить только пильную мельницу для распиловки брёвен на строительство. Но затем заводчики решили строить возле этой плотины и молотовый завод, на котором бы перековывали в железо чугун Катав-Ивановского завода. Весной 1758 года Твердышев и Мясников обратились в правительствующий сенат с просьбой, чтобы «повелено было при зачатой строить на речке Юрюзане плотине сделание молотов позволить». Просьба заводчиков была удовлетворена. В указе правительствующего сената, подписанном и скреплённом печатью дочери Петра Первого императрицы Елизаветы Петровны 6 ноября 1758 года говорилось:

«…приказали по тому его асессора Твердышева прошению при вышеозначенной, зачатой им обще с товарищем его Мясниковым в Оренбургской губернии строением на речке Юрюзене плотине для перековки чугуна в железо от 10 до 15 молотов или более, сколько та речка поднять может, сделать дозволить». Так по соседству с Катав-Ивановским заводом возник ещё один «железовододействуемый» завод, которому по аналогии река и имена владельцев дали название Юрюзань-Ивановский.

В январе 1762 года Твердышев обратился с челобитной к новому царю Петру Третьему и попросил разрешить построить домну и на Юрюзань-Ивановском заводе, чтобы избежать лишних расходов на перевозку руды с Бакала на Катав-Ивановский завод и чугуна из Катава в Юрюзань.

 8 февраля берг-коллегия своим указом разрешила заводчикам строить домну. А через год, в марте 1763 года, в берг-коллегию от Оренбургского горного начальства поступил рапорт, в котором сообщалось, что домна «совсем построена и сего года февраля 24 числа углём засыпана, а 25 числа оного февраля с Божьей помощью меха пущены и началось действие выплавкою чугуна».

С каждым годом увеличивался выпуск чугуна и железа на Катав-Ивановском и Юрюзань-Ивановском заводах. По архивным данным в 1763 году два завода произвели 123 294 пуда железа. В 1764 году было выковано  уже 151 033 пуда, а в 1766 году – 298 729 пудов и 8 фунтов. Продукция Катавского и Юрюзанского заводов стала завоёвывать отечественный рынок и даже отправляться за рубеж, тем более, что железо это было отменного качества.

В след за Катав-Ивановским и Юрюзань-Ивановским заводами Твердышевы и Мясников основали в горах Южного Урала по берегам быстрых и стремительных рек ещё несколько железоделательных заводов…»

Из очерка «Два Ивана». Л.Н. Сурин

Литературное отступление

«По следам» пугачевского бунта, в сентябре 1833 года в Симбирск приехал Александр Пушкин. Главной целью его приезда был сбор материалов по истории пугачёвского восстания. Материалы, собранные Пушкиным затем легли в основу его знаменитой повести «Капитанская дочка». Главный герой которой Петруша Гринёв – уроженец Симбирской губернии. Хотя Пушкин далеко не единственный, кто прославил наш край своим пером.

Симбирск изначально славился творческими людьми. К счастью в XXI веке это наконец-то заметили и в 2011 году Ульяновск был назвали город талантов (до этого он успел побывать родиной Ленина и родиной Колобка).

Вернемся к истории. Так вот, большой вклад в развитие русской культуры XIX века внес еще один уроженец наших мест – Николай Михайлович Карамзин (1766- 1826 г.)  путешественник, писатель, поэт, историк. Карамзин написал «Историю государства Российского». Исследователь собрал в своей книге большой материал по истории Древней Руси. Современники очень оживлённо отреагировали на появление «Истории» в свет. Ведь до этого аналогичных работ российская историография не знала.

Пушкин отмечает «Все, даже светские дамы, бросились читать историю своего отечества дотоле им неизвестную. Древняя Русь, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом». «Историю государства Российского» Карамзина была переведена на многие европейские языки и ее смело можно назвать первым цельным описанием истории Российского государства с древнейших времён до начала XVII века.

Кстати, вскоре после смерти историка (в 1845 году) в Симбирске был открыт памятник Карамзину, который и по сей день является визитной карточкой города и его украшением. Автором проекта стал скульптор Самуил Гальберг.

Только вот на постамент вместо Карамзина автор поставил статую музы истории Клио. Многие жители Симбирска того времени о Клио и слыхом не слыхивали и считали, что на пьедестале они видят изображение какой-то родственницы Карамзина и называли памятник не иначе, как «чугунная баба». Многие ульяновцы не знают, что за женщина украшает Карамзинский сквер…

Не менее известен россиянам и баснописец-симбирянин Иван Дмитриев (1760-1837) и поэт пушкинской плеяды, близкий друг Александра Сергеевича – Николай Языков, братья Тургеневы, литературный критик Павел Анненков, а также поэты Минаевы (отец и сын). В честь сына Дмитрия Минаева впоследствии была названа одна из центральных улиц города.

С нашим краем связано и имя героя Отечественной войны 1812 года партизана, генерал-майора Дениса Давыдова (1747 г. —1808 г.).

После окончания войны он жил в родовом имении своей жены селе Верхняя Маза (ныне Радищевский район Ульяновской области). Именно там он и описал историю своей партизанской жизни. Там же он и был похоронен, а уже позже перезахоронен у Новодевичьего монастыря в Москве.

Однако наиболее прочих симбирских тружеников пера прославился Иван Гончаров (1812-1891 г.) – автор широко известных произведений: «Обрыв», «Обломов», «Обыкновенная история».

В творчестве Ивана Андреевича наш край сыграл особую роль. Здесь он родился, провёл детство и юность. В результате Гончаров описал местное сонное бытие в своем наиболее знаменитом произведении – романе «Обломов».  Ныне главный герой романа ныне признан международным символом лени. Позже, в своих воспоминаниях Гончаров потом напишет: «Мне кажется, у меня, очень зоркого и впечатлительного мальчика, уже тогда, при виде всех этих фигур, этого беззаботного житья-бытья, безделья и лежанья и зародилось неясное представление об «обломовщине»…

Театр

В Симбирске в 1789 в доме помещика Дурасова был открыт первый в городе и один из первых в России крепостных театров — крепостной театр Дурасова. В подготовке актёров для него принимал участие замечательный мастер сцены П. А. Плавильщиков. Театр Дурасова просуществовал пять лет. Позднее, в 1790-е годы, в Симбирске сложились две театральные труппы крепостных актёров: Татищевская и Ермоловская. Также открыта одна из первых библиотек в Поволжье — Карамзинская общественная библиотека, а в 1893 г. — Гончаровская библиотека. В 1809 в Симбирске была открыта первая мужская классическая гимназия, в 1864 г. — Мариинская женская гимназия, а к 1913 г. в городе было уже две мужских и три женских гимназии. В 1873 г. в Симбирске учреждён кадетский корпус. 7 сентября 1824 г. года в присутствии императора Александра I была произведена закладка Троицкого собора. Государь собственноручно положил в его основание первый камень. Храм до наших дней не сохранился.

Стационарная связь.

В 1780 году в связи с учреждением Симбирского наместничества в городе была открыта почтовая контора. 1 сентября 1860 года открыто телеграфное сообщение в Симбирске и в уездных городах губернии — Сызрани, Алатыре и Буинске. Первый телефон зазвонил в Симбирске в 1889 году. Первый выход в Интернет (протокол TCP/IP) в Ульяновске состоялся в 1992 году.

Тайные общества, ссылки и руины

Надо сказать, что прославился Симбирск того времени не только своими учеными и литераторами. В XVIII веке наш городок становится одним из центров российского масонства. А иначе и быть не могло, ведь здесь находились родовые гнезда многих именитых дворянских фамилий, как Тургеневы, Карамзины, Киндяковы, Загряжские, Трегубовы, Баратаевы и т.д. Перечень фамилий засветившихся в российской истории в те или иные времена можно продолжать долго, сейчас не об этом.

Так вот, одна из первых масонских лож «Златой Венец» была создана в Симбирске в 1784 году. Основал её Иван Тургенев, а управляющим мастером стал симбирский вице-губернатор Александр Голубцов. В числе рядовых членов значился и молодой Николай Карамзин – будущий историограф государства Российского (тот самый).

Местом собраний масонской ложи «Златой Венец» стал храм Иоанна Крестителя, который был построен в конце XVIII века в имении Василия Киндякова, в юго-восточной части Винновской рощи. Храм был построен  по проекту симбирского архитектора Ивана Тоскани. Профинансировал строительство владелец Винновки Василий Киндяков.

Снаружи храм напоминал обычную церковь, а вот внутри все было сделано в традициях русского масонства. В церкви не служились литургии, а проходили собрания масонской ложи.

Храм представлял собой круглое каменное сооружение высотой около 20 метров, с куполом и четырьмя портиками (на которых были изображены масонские символы – урна с вытекающей водой, череп с костями, залитая волнами ладья и сломанный якорь). На куполе церкви стояла деревянная фигура покровителя ордена вольных каменщиков Иоанна Крестителя, который был представлен в виде ангела с золотым крестом в руках. Т.е. все та же купольная ротонда, любимое решение архитекторов-масонов Баженова, Львова, Бланка и Казакова.

В начале XIX века император Александр I запретил в России все масонские ложи. Симбирский храм Иоанна Крестителя перестал использоваться и постепенно пришел в упадок.

Другой заметной фигурой масонского братства был предводитель симбирского дворянства, князь Михаил Баратаев.

Его стараниями в 1817 году в Москве была открыта ложа «Александра к тройственному спасению», и в том же году, в Симбирске – ложа «Ключ к добродетели». Будучи в авторитете, Баратаев (а он принадлежал к хорошо известному грузинскому княжескому роду Бараташвили) привлек в ложу многих видных симбирских дворян. Среди «братьев» ложи значились генерал Петр Ивашев, крестный отец Ивана Гончарова Николай Трегубов, сенатор и бывший симбирский губернатор Николай Дубенской, генерал-майор и князь Иван Алексеевич Гагарин (владевший землями в Нижегородской губернии), Мусин-Пушкин и другие.

Свои таинственные собрания члены масонской ложи «Ключ к добродетели» проводили в гроте усадьбы Бестужевых в Симбирском уезде Симбирской губернии.

В 1826 году, после восстания декабристов, основатель симбирских масонских лож Михаил Баратаев был арестован и доставлен Санкт-Петербург на гауптвахту Главного штаба, где сидел в камере вместе с Александром Грибоедовым. Однако через три недели допросов влиятельный князь был выпущен на свободу. «Следствием установлено, что членом тайных обществ декабристов не был. По Высочайшему повелению освобожден с оправдательным аттестатом…»

В начале 20-х годов XIX века после запрещения Александром I масонских лож закончилась и история симбирского масонства. Завершающей точкой этой истории стала высылка в 1822 году из Санкт-Петербурга в Симбирск известного мистика и идеолога масонства, вице-президента Академии художеств и издателя «Сионского вестника» Александра Федоровича Лабзина. После приезда Лабзина в Симбирск дворяне-масоны помогли ему с жильем и деньгами. В 1825 году Лабзин умер, похоронили его на кладбище Покровского монастыря. Там же был похоронен и его соратник – князь Михаил Баратаев…

Война, плюсы и минусы

1812 год – стал поворотным в экономике Сибирской губернии. Как ни странно, но тяжелое для России время содействовало росту местной экономики. В это время из Москвы и других мест России на жительство в свои поместья в Симбирскую губернию съехалось множество дворянских семейств. Причем если одни по окончанию войны уехали обратно, то другие, привыкнув к новым местам, покупали земли, строились, и оставались навсегда. Развитию экономики содействовали такие факторы, как хорошие урожаи пшеницы, овса и знаменитого симбирского проса, а сбыт был гарантирован. Воюющая армия испытывала повышенные потребности в продовольствии и фураже. К тому же послевоенная разруха в западных и центральных губерниях Российской империи привела к взлету цен на зерно.

В итоге в 20 – 30-х годах XIX века доходы помещиков выросли и в это время в губернии начинается массовое строительство богатых барских усадебных домов.

Ярким примером такого строительства является барская усадьба в Заборовке. Имение принадлежало графу Василию Мусину-Пушкину-Брюс. В конце 1820-х годов им был заказан проект нового барского дома. Автором проекта, вероятно, был архитектор Михаил Петрович Варенцов-Коринфский.

В Симбирской губернии Варенцовым-Коринфским в 1820-х годах были запроектированы также Кафедральный Троицкий собор, Дом Трудолюбия, Дом Удельной конторы в Симбирске и другие здания гражданского назначения. В 1825 году за свой проект Троицкого Соборного храма в Симбирске Варенцов-Коринфский был удостоен почетного звания назначенного академика Академии Художеств. Многочисленные постройки, в том числе усадебные дома, по проектам этого архитектора в Казанской, Нижегородской, Пензенской и Симбирской губерниях были тогда  хорошо всем известны.

«Тупиковая ветвь» промышленной революции 

К началу XVIII века Симбирск изменился. На месте центральной площади кремля была образована центральная городская площадь – Соборная. Её украшением стал Троицкий собор, воздвигнутый на средства симбирского дворянства в честь победы в Отечественной войне 1812 года.

В начале 1860-х годов по многим российским городам прошлись пожары. Так на Волге заполыхали Саратов, Пенза и другие города. В 1864 года загорелся и Симбирск. Череда пожаров продолжалась в течение почти трех недель. Огонь обратил в пепел две трети города, причем пострадала лучшая его часть. Из трех тысяч зданий города огонь уничтожил свыше полутора тысяч домов, 12 церквей, женский монастырь, ярмарочные ряды и другие строения. И что самое прискорбное в огонь уничтожил множество архивных документов. В связи с польским восстанием 1863 года, население списало поджоги на поляков-революционеров. Но кто бы не поджег, а Симбирск сгорел…

По ходу расследования причин, нескольких революционно-настроенных солдат местного гарнизона расстреляли (так на всякий случай), а Симбирск было приказано отстроить заново. Однако восстановление города в старых границах произошло только лишь к концу XIX века.

Экономический подъём губернского уровня сменился экономическим спадом. Причин тому было много. Это и отсутствие полезных ископаемых на территории края и то, что Симбирск был в те годы тупиковой железнодорожной станцией. Все грузы переправлялись через Волгу с перегрузкой: летом на баржах, а зимой лошадьми. В ходу до сих пор были и бурлаки.

И лишь в 1910 году последовало царское распоряжение о постройке железнодорожной линии, которая соединила бы Московско-Казанскую железную дорогу с существующей линией Часовня – Мелекесс. В связи с этим, через Волгу в районе Симбирска, решено было построить мост. Автором проекта симбирского моста стал инженер с мировым именем Николай Аполлонович Белелюбский. К тому времени, при содействии Белелюбского было построено более ста больших мостов.

Строительства железнодорожного моста сулило городу, хорошую экономическую перспективу.

В марте 1913 года был заложен первый камень Симбирского железнодорожного моста.

А 5 октября (18 октября по новому стилю) 1916 года мост был торжественно открыт. В начале XX века он был самым большим сооружением такого рода в Европе. Его длина с подъездами составила 2 км 850 м.

Мост, названный в начале строительства Императорским Его величества Николая II, в 1917 г. он был переименован в мост Свободы. В связи с образованием Куйбышевского водохранилища в 1953—1958 гг. опоры моста были расширены и наращены, открыто автомобильное движение. Вся реконструкция моста производилась без прекращения движения поездов.

Новый мост (называемый также Президентским) введён в эксплуатацию 26 ноября 2009, до этого момента мост открывался дважды: для работы в тестовом режиме и в пятницу, 13 ноября в связи со взрывом на складе боеприпасов «Арсенал» в Заволжском районе города (отсюда ещё одно неофициальное название моста — «Арсенальный».

Особенностью города является то, что трамвайные линии находятся исключительно в правобережной части города, а троллейбусные — в левобережной (Заволжский район).

В разное время Симбирск был центром Симбирского уезда, Симбирской провинции, Симбирского наместничества, Симбирской губернии.

21 июля 1918 года Симбирск был захвачен русско-чешским отрядом белогвардейцев под командованием Каппеля. 12 сентября 1918 года снова взят Симбирской Железной дивизией под командованием Гая.

Наибольшую известность город получил как родина Владимира Ильича Ульянова (Ленина). В связи с этим 9 мая 1924 г. Симбирск был переименован в Ульяновск.

С 1928 года город входил в Средневолжскую область (край), с 1936 — в Куйбышевскую область. В 1930-е годы почти все храмы и церкви в Ульяновске были разрушены, уцелели протестантская кирха, Неопалимовская и Воскресенская церкви.

В годы Великой Отечественной войны в Ульяновске в эвакуации находилась Московская Патриархия. Кроме того, эвакуированы из Москвы ряд промышленных предприятий (в их числе автомобильный завод имени Сталина). В 1943 году Ульяновск стал центром вновь образованной Ульяновской области. В послевоенный советский период из города с выраженной сельскохозяйственной и ремесленной занятостью населения, стал промышленным городом, в нём были сооружены предприятия машиностроения, в том числе оборонной и авиационной промышленности.

Начиная с 1960-х годов благодаря высоким темпам жилищного и промышленного строительства Ульяновск увеличился как по площади, так и по численности населения. На месте прежних сёл, прилегавших к городу, были построены современные жилые кварталы, образовавшие впоследствии Засвияжский, Заволжский и Железнодорожный районы. Старый город и прилегающая к нему северная часть образовали Ленинский район.

В преддверии празднования 100-летнего юбилея со дня рождения В. И. Ленина, в 1969—1970-х годах, исторический центр города был застроен современными зданиями: появились Ленинский мемориал, гостиница «Венец», здание Ульяновского государственного педагогического университета, Дворец культуры профсоюзов, новый железнодорожный вокзал, новый речной вокзал, центральный аэропорт и др. В 1970 году город награждён орденом Ленина за выдающиеся трудовые достижения его жителей и прекрасной организации подготовки к столетию со дня рождения Владимира Ленина. С тех пор Ульяновск становится важным туристическим центром СССР. Город, в отличие от некоторых других областных центров, не был закрытым, однако иностранным гостям от туристического маршрута отклоняться не разрешалось.

В 1976 году на левом берегу Волги началась строительство Ульяновского авиационно-промышленного комплекса, рядом с ним строился большой жилой район, называемый в народе Новым городом.

В Ульяновске жил последние годы творческий диссидент Павлов, Пётр Васильевич (1937—2010) — художник, мастер исторической и бытовой картины, портретной и пейзажной живописи Народный художник России(2003).

В Ульяновске родился известный российский рок-музыкант Николай Стравинский.

Географическое положение

Географические координаты Ульяновска: 54°19,00′ северной широты и 48°23,00′ восточной долготы. На этой же широте находятся города: Рязань, Калуга (Россия); Гданьск (Польша); Киль (Германия); Белфаст (Великобритания), Эдмонтон (Канада).

Ульяновск расположен на холмистой равнине на высоте 80-160 метров над уровнем моря. Перепады высот в черте города составляют до 60 метров. Причём в правобережной части (центре) Ульяновска лёгкие спуски и подъёмы встречаются чаще, чем в левобережной (Заволжский район). Протяжённость города в меридианном направлении — 20 км, в широтном — 30 км. Площадь (622,46 км) Ульяновск — крупный транспортный пункт, лежащий между центральной Россией и Уралом. Соседние региональные центры находятся в 3—5 часах езды на автомобиле. Город расположен в лесостепной полосе. В центральной части города существует подземная река Симбирка, впадающая в Свиягу.

Административное деление.

Город официально разделён на 4 городских района: Железнодорожный, Заволжский, Засвияжский, Ленинский.

Железнодорожный район (Ульяновск) — это южная часть города, Ленинский — центральная и северная, Засвияжский — западная и часть южного (по левому берегу реки Свияга), Заволжский — восточная.

Горожане обычно используют неформальные названия для более точного обозначения районов города: Центр или Север (часть Ленинского района от центра до северной границы города, часто уточняется — Ближний север примерно до ул. Урицкого и «Дальний север» от ул. Урицкого и далее), Пески (большой район в ближнем Засвияжье), Даманский (часть дальнего Засвияжья), Киндяковка (Железнодорожный район) в честь существовавшего имения Киндяковых (в парке Винновская роща, там находится беседка Гончарова), Нижняя терраса (ближняя часть Заволжского района, относительно Ленинского района), Верхняя терраса (дальняя часть Заволжского района), Новый город (большой район, фактически город в городе, находящийся в самой отдалённой части Заволжского района). Неформальные названия других районов: УЗТС (район возле бывшего завода УЗТС (ныне «Альфа-банк») от ул. Доватора до ул. Станкостроителей и далее), Карамзинка (район возле посёлка им. Карамзина и психиатрической больницы и далее вглубь садовых участков), Тути (район старого железнодорожного вокзала), Куликовка или Кресты (район рядом с Воскресенским некрополем, то есть старым кладбищем на ул. К. Маркса), Бутырки (район улиц Старосвияжский Пригород и Новосвияжский Пригород), Мостовая (район в северо-западной части Ленинского района).

По материалам  ОТВЕТЪ-ГАЗЕТА

 

На Невском проспекте, у Аничкова моста, находится примечательное здание с атлантами и кариатидами, выкрашенное в красный цвет. Это дворец князей Белосельских-Белозерских, в котором в настоящее время размещаются концертный зал и другие культурные учреждения. Дворец Белосельских-Белозерских – это последний частный дворец, который был возведен на Невском проспекте. Его владельцы, князья Белосельские-Белозерские,  были представителями древнего княжеского рода в России, знатными государственными деятелями, которые трудились на благо страны.

Дворец Белосельских-Белозерских в Санкт-Петербурге, угол Невского проспекта и набережной Фонтанки

В 1797 году княгиня Анна Григорьевна Белосельская-Белозерская приобрела у сенатора И. А. Нарышкина  участок на берегу Фонтанки. Анна Григорьевна была второй женой князя Александра Михайловича Белосельского-Белозерского, на приданое которой эта семья и приобрела дом. В 1803 году Белосельские-Белозерские купили у потомков Разумовских  Крестовский остров.
В 1799 -1800 годах по проекту Ф. И. Демерцова на месте дома Нарышкина был построен новый дом в стиле классицизма, главный фасад которого выходил на Невский проспект.
Со временем этот особняк перестал устраивать владельцев. Он стал казаться неудобным, а скромный классический фасад — не соответствующим их высокому положению в обществе. Новый дворец Белосельских-Белозерских было поручено проектировать архитектору Андрею Ивановичу Штакеншнейдеру, и  строительство нового дворца было завершено в 1848 году.
Архитектор Штакеншнейдер  щедро украсил фасад здания декоративными барокковыми элементами: атлантами, кариатидами, колоннами, пилястрами. Внутри дворец также оформлен щедро. Его помещения начитаются с широкой парадной лестницы с мраморными каминами.

Парадная лестница дворца Белосельских-Белозерских

Владельцы дома, князья Белосельские-Белозерские, устраивали в своем доме приемы и балы. На приемах бывал даже Александр III, который позже выкупил дом у князей и подарил его своему младшему сыну Сергею. Позже дворец стал называться Сергиевским.

После Октябрьской революции 1917 г. здание было национализировано. В советский период здесь размещались разные общественные организации, а главным арендатором был РК КПСС Куйбышевского района. Во время блокады здание пострадало от бомбежек и артобстрелов, и после войны во дворце велись реставрационные работы.

В 1992 г. во дворце расположился Петербургский культурный центр. А с января 2003 г. здание передано под юрисдикцию Управления делами президента РФ.
Большое внимание уделяется  техническому состоянию дворца, проводятся обследования и реставрационные работы.

Из истории Белозерского княжества 

Белозерское княжество (центр — город Белоозеро, с 1777 года —  Белозерск) находилось в роду потомков Глеба Васильковича, младшего сына ростовского князя Василько Константиновича. В начале XIV века ярлык на Белозерское княжество приобрёл Иван Калита, но местная династия в Белоозере сохранилась.
Князья белозерские участвовали в Куликовской битве, на поле боя пали князь Фёдор Романович и его сын Иван. Последним белозерским князем был двоюродный брат Ивана — Юрий Васильевич.
В конце 1380-х годов права на Белоозеро окончательно перешли к Москве.

В Белозерском княжестве также происходило образование мелких уделов. Во владения потомкам этой династии выделялись небольшие города и даже сёла. Постепенно все удельные белозерские князья перебрались на службу московским государям. От белозерской династии Рюриковичей произошли роды князей: Белосельских-Белозерских, Андожских, Вадбольских, Шелешпанских, Сугорских, Кемских, Карголомских и Ухтомских. Из них к началу XVIII века существовали только Белосельские-Белозерские, Вадбольские (по одной из версий, внебрачной дочерью одного из князей Вадбольских была известная художница, певица, коллекционер, меценат и искусствовед княгиня Мария Клавдиевна Тенишева (между 1862 и 1867 — 1928)), Шелешпанские и Ухтомские.

Князья Белосельские-Белозерские

Своё родовое прозвание они получили оттого, что владели Белым Селом, находившимся в пределах Белозерской земли. «В XVI и XVII веках князья Белосельские не играли ни какой роли, неся обычную дворянскую службу и не подымаясь выше стольников. Только после женитьбы князя Александра Михайловича на дочери секретаря императрицы Екатерины II Григория Васильевича Козицкого, принёсшей в приданое огромное состояние, полученное ею от матери, урождённой Мясниковой, князья Белосельские могли занять высокое положение среди русской знати и приобрели большие родственные связи». Однако ещё отец Александра Михайловича князь Михаил Андреевич Белосельский (1702 — 1755) занимал важные государственные посты. Вице-адмирал, он управлял Адмиралтейств-коллегией в 1745 — 1749 годах, а с 1747 года занимал должность генерала-кригс-комиссара флота, то есть отвечал за всё снабжение  военно-морских сил. Его женой была графиня Наталья Григорьевна Чернышёва (1711 — 1760), родная сестра фельдмаршала Захара Григорьевича Чернышёва.

Герб князей Белосельских-Белозерских

Один из сыновей Михаила Андреевича — камергер Андрей Михайлович (ум. в 1779) был русским посланником в Дрездене, его сменил на этом посту младший брат — Александр Михайлович (1752 — 1809). Это была во всех отношениях очень примечательная личность.

Князь Александр Михайлович Белосельский-Белозерский

Он получил превосходное образование за границей, несколько лет жил в Берлине, путешествовал по Франции и Италии. В эти годы он завязал знакомства, личные и через переписку, с Вольтером, Руссо, Бомарше, позднее с Кантом, Лагарпом и другими выдающимися современниками. Общение с энциклопедистами сделало князя убеждённым сторонником идей Просвещения. На французском языке он написал ряд философских и публицистических произведений, опубликованных за границей. Но сочинял и по-русски, издав, впрочем, лишь комическую оперу «Олинька, или Первоначальная любовь», которую, по его просьбе, отредактировал Н. М. Карамзин. Александр Михайлович также собирал произведения искусства, составив одну из лучших коллекций в России. С 1800 года он — член Российской академии, с 1809-го — почётный член Академии наук и Академии художеств, являлся также членом Болонского института, Нансийской академии словесности и Кассельской академии древностей. Служебная деятельность шла с перерывами: сначала в дипломатических представительствах в Дрездене, Вене и Турине, при Александре I получил чин действительного тайного советника, а в 1808 году — придворное звание обер-шенка. Ещё Павел I сделал его родовым командором ордена Св. Иоанна Иерусалимского (Мальтийского), причём как старший в роде князей Белозерских Александр Михайлович был поименован князем Белосельским-Белозерским. Право на этот титул за его потомками подтвердил Александр I в 1823 году.

Дочь от первого брака Александра Михайловича (с Варварой Яковлевной Татищевой) — Зинаида Александровна (1789 — 1862) вышла замуж за князя Никиту Григорьевича Волконского. Это — знаменитая Зинаида Волконская, хозяйка прославленного московского салона, собиравшего крупнейших деятелей русской культуры того времени.

Зинаида Александровна Волконская, урождённая княжна Белосельская

От второго брака (с Анной Григорьевной Козицкой) Александр Михайлович Белосельский-Белозерский имел нескольких детей, в том числе сына Эспера (1802 — 1846). Он закончил Московское училище колонновожатых, служил в лейб-гвардии Гусарском полку. Поручик князь Белосельский-Белозерский привлекался к следствию по делу декабристов, но выяснилось, что он не состоял в тайных обществах, хотя и знал об их существовании. Воевал с турками в войну 1828 — 1829 годов, затем — на Кавказе, умер генерал-майором, заразившись тифом во время ревизии лазаретов Николаевской железной дороги (Петербург — Москва). От брака с Еленой Павловной Бибиковой (1812 — 1888), падчерицей генерала А. Х. Бенкендорфа, у Эспера Александровича родилось шесть детей.

Константин Эсперович Белосельский-Белозёрский

Князь Константин Эсперович (1843 — 1920), свиты генерал-майор и генерал-адъютант, член совета Главного управления государственного коннозаводства, племянник знаменитой княгини Зинаиды Волконской,  умер в Париже, в эмиграции. Он был женат на Наталии Дмитриевне Скобелевой, сестре прославленного «белого генерала» Михаила Дмитриевича Скобелева. Их старший сын князь Сергей Константинович (1867 — 1951), выпускник Пажеского корпуса, кавалерист, к моменту революции был в чине генерал-лейтенанта начальником Кавказской кавалерийской дивизии. Его сестра Ольга Константиновна (1874 — 1923) была первой женой генерал-майора, начальника императорской Военно-походной канцелярии князя Владимира Николаевича Орлова (1869 — 1927). Племянница Скобелева, княгиня Орлова, осталась в истории русского искусства благодаря тому, что позировала Валентину Серову для одного из лучших его портретов: изысканная дама, одетая по последней моде, грациозно восседает на фоне изящного интерьера, а её слегка повёрнутую на зрителя голову венчает широкополая тёмная шляпа. Когда художника спросили, почему он столько внимания уделил этому аксессуару, Серов остроумно ответил: «Иначе это не была бы княгиня Орлова». Ныне этот шедевр украшает один из залов Русского музея в Петербурге.

В. Серов. Портрет кн. Ольги Константиновны Орловой, урождённой княжны Белосельской-Белозерской. СПб., Русский музей

Сын князя Владимира Николаевича Орлова и Ольги Константиновны — князь Николай Владимирович Орлов (1891 — 1961) в апреле 1917 года обвенчался с княжной императорской крови Надеждой Петровной (1898 — 1988), принадлежавшей к ветви Николаевичей Дома Романовых и приходившейся родной племянницей верховному главнокомандующему русской армией во время Первой мировой войны великому князю Николаю Николаевичу-младшему.

Князь Сергей Сергеевич Белосельский-Белозерский (1895 — 1978)

Сын Сергея Константиновича — князь Сергей Сергеевич Белосельский-Белозерский (1895 — 1978) сыграл своими пожертвованиями и личным участием большую роль в истории Русской Православной Церкви Заграницей, был неустанным попечителем о её нуждах. После революции в России вместе с отцом и дедом Сергей Сергеевич эмигрировал в Финляндию, куда Белосельские-Белозерские сумели вовремя перевести и свои капиталы. В 1919 году — в Северо-Западной армии генерала Юденича, обер-квартирмейстер штаба 2-го корпуса. После поражения Белого движения на Северо-Западе жил в Англии и во Франции.  К сожалению, сыновей у него не было (только две дочери), и с его смертью род князей Белосельских-Белозерских закончился.

Из открытых источников сети Интернет

 

 

Иван Борисович Твердышев, умерший в 1773 году, был бездетен. Единственная дочь Я.Б. Твердышева — Татьяна, вышедшая замуж за Гавриила Ильича Бибикова, умерла раньше своего отца бездетной. После смерти И.С. Мясникова, в октябре 1780 года его дочери, прямые наследницы его заводов, вышли с просьбой к Я.Б. Твердышеву продолжить управлять заводами их родителя:

Гавриил Ильич Бибиков(1746—1803)

«Милостивый государь, дядюшка Яков Борисович! …Вы нашему родителю и родитель наш Вам изволили верить каждый как сам себе. Во избежание нам затруднения и в разсуждении продолжаемой к нам Вашей любви, за полезнейшую себе выгоду нашли просить Вас тех общих ваших и родителя нашего заводы и все заводское правление и распоряжение тех заводов производство принять».

Свою просьбу они мотивировали тем, что живут в своих деревнях далеко друг от друга и, тем более, от заводов и несведущи в заводских делах. Ими было вручено дяде поверенное письмо на управление всеми заводами.

Екатерина II

Однако уже 29 апреля 1781 года они вышли с ходатайством в канцелярию главного заводов правления, чтобы поверенное письмо было им возвращено. А затем обе стороны направили челобитные Екатерине II Я.Б. Твердышев, возмущаясь наглостью племянниц, писал:

«Я с ними во общим правлении тех заводов иметь не желаю и многократно предлагал им о разделе их по жеребью, но они на тех моих предложениях не согласились».

Императрица поручила посредничество в тяжбе князю Василию Михайловичу Долгорукому-Крымскому. Вот ее записка от 7 июля 1781 года:

Василий-Михайлович-Долгорукий-Крымский

«Князь Василий Михайлович. Прилагая присем прошение нам поданное от коллежскаго асессора Якова Твердышева по делу о разделе его с дочерми умершаго родственника его Мясникова что б вы, в прекращение тяжбы, предложили обоим сторонам выбрать по одному или по два посредника, которые под надзиранием вашим могли бы по справедливости, разобрать взаимным их требования, и потом в решении дела их поступить сходственно четырех сотой статье учреждении наших об управлении губернией; в следствие чего здесь же прилагается и прошение поданное от дочерей Мясникова. Пребываем впрочем вам благосклонны».

Раздел заводов уже между наследницами произошел после смерти  Я. Б. Твердышева, а пока поверенное письмо у него было изъято и на заводы были направлены доверенные лица от  наследниц.

Четыре дочери И.С. Мясникова, вышедшие замуж в период 1768 по 1771 годы, стали владелицами беспримерного богатства, получив по праву наследования заводы, чистый капитал и по 19 тысяч крепостных каждая. Три старшие, по данным Ярового, втайне держались раскола и до замужества проводили время в окружении многочисленных приживалок.

Ирина Ивановна Мясникова вступила в супружество со вдовцом полковником Петром Афанасьевичем Бекетовым, отец которого был воеводою в Симбирске, а брат, любимец императрицы Елизаветы, был губернатором в Астрахани.

Бекетовы получили в наследование Богоявленский и Симские заводы. Их старший сын — Иван Петрович, известный в России нумизмат, умер бездетным. Его имение, ценностью в 7 миллионов, досталось племянницам Сипягиной и Бибиковой.

Второй сын Бибиковых — Петр Петрович прославился благотворительной деятельностью, был командором Мальтийского ордена. Из имения своего 6 тысяч душ крестьян отпустил в вольные хлебопашцы, а около 6 тысяч определил тоже в вольные с тем, чтобы небольшую сумму они платили на богоугодные заведения. Одна из дочерей Бекетовых — Екатерина была замужем за сенатором С.С. Кушниковым, другая — Елена за министром полиции А.Д. Балашевым.

Дарья Ивановна Мясникова вышла за небогатого офицера линейных войск Александра Ильича Пашкова. Они наследовали Воскресенский и Белорецкий заводы. Огромное богатство позволило им жить в Москве в роскоши. А.И. Пашков выстроил в Москве великолепный дом (позднее здание университета, известный дом Пашкова в Москве построен по заказу П.Г. Пашкова, представителя другой линии Пашковых). Их дом был так велик, что после пожара в московском театре дирекция обратилась с просьбою уступить для театра часть дома. Дарья Ивановна, держась старины, считала великим грехом дать место в своем доме потешаться над нравственностью. Но ей шепнули, что муж получит за это на шею крест, и она уступила.

Аграфена Ивановна Мясникова вышла замуж за бригадира Алексея Николаевича Дурасова. Они наследовали Верхотурский и Юрюзанский заводы. Сын Дурасовых — Николай Алексеевич жил в праздности и роскоши: имел в Симбирске своих певчих, разных сортов музыку, театр и охоту. К нему съезжались гостить все губернские власти и дворяне. Только один из многочисленных фактов его бурной жизни, расцветшей на дедовых деньгах — проиграв в карты около миллиона соседу Н.В. Обрезкову, Дурасов уступает ему свое знаменитое село Никольское…

Алексей Николаевич Дурасов

Младшая дочь Мясникова — Екатерина Ивановна (24.10.1746 г. 6.05.1833 г.) вышла замуж за статского советника, статс-секретаря Екатерины II Григория Васильевича Козицкого. Они наследовали Архангельский, Катав-Ивановский и Усть-Катавский заводы.

Григорий Васильевич Козицкий

О Григории Козицком биограф рода Твердышевых и Мясникова А. Яровой пишет следующее:

«…Григорий Васильевич Козицкий учился в Киевской духовной академии, знаток древних и новых языков, известен еще с 1750 года переводом замечательных произведений, особенно на латинский язык, в т.ч. и наказа Екатерининской комиссии о сочинении законов. По окончании учения он путешествовал с графом Гудовичем по Европе, был при Санкт-Петербургской академии наук с 1758 года лектором философии и словесных наук, адъюнктом и почетным академическим советником, откуда и взят он Екатериной II в начале царствования, вероятно рекомендованный графами Орловыми, которые устроили его судьбу богатою женитьбою. Козицкий был в свите, когда императрица путешествовала в 1767 году по Волге в Симбирск, помогал ей переводить Мармонтелева Велизария и заведовал делами по ее литературным трудам. Супруга ученого Козицкого расколу уже не следовала и принадлежала к господствующей церкви. Козицкий принужден был выйти в отставку во время возвышения князя Потемкина как знакомый графов Орловых…»

 

Екатерина Ивановна Козицкая

В 1775 году Г. В. Козицкий покончил жизнь самоубийством. В «Отечественных записках» № 4 за 1856 год его смерть описывает поручик Васильев: «Статский советник Г.В. Козицкий, причинивший сам себе смерть, отпет был в церкви Григория Богослова. Причина смерти — меланхолия. Он закололся ножом, причинив себе 32 раны, будучи до кончины в памяти, исповедался своему духовному отцу».

Анна Григорьевна Белосельская-Белозёрская

У Козицких было две дочери — Анна Григорьевна (1773—1846), вышедшая замуж за князя Белосельского и наследовавшая Катав-Ивановский и Усть-Катавский заводы, и Александра Григорьевна (1772 — 1850), с 1799 года замужем за действительным тайным советником графом Иваном Степановичем Лаваль…

 

Иван Степанович и Александра Григорьевна Лаваль

С Анной Григорьевной Козицкой Белосельской — Белозерской непосредственно связано дальнейшее исследование заводов.

Иван Степанович Лаваль, он же французский эмигрант Жан Франсуа Лаваль (1761-1846) имел некоторые трудности при женитьбе. Екатерина Козицкая и слышать не хотела о таком женихе. Объясняла, что Лаваль «не нашей веры, неизвестно откуда взялся и имеет небольшой чин». В конфликт вмешался Павел I и наложил на это дело резолюцию: «Он христианин, я его знаю, для Козицкой чин весьма достаточный, а потому обвенчать». Несколько позже Жан Франсуа за порядочную сумму денег получил от беглого короля Людовика XVIII титул графа. Огромное приданое своей жены он увенчал высоким титулом. По проекту знаменитого архитектора Тома де Томона на Английской набережной Петербурга, рядом со зданием Сената Лаваль построил роскошный особняк, скульптуры и мрамор для которых привезли из Рима. Это был один из богатейших домов Петербурга, где собиралось светское общество и давались блестящие балы. Одним из участников этих балов был А.С. Пушкин. Весной 1818 года он прочитал в доме Лаваля свою знаменитую оду «Вольность».

Александра Григорьевна Лаваль, не в пример своей матери, была хорошо воспитана и достаточно образованна. Хотя, как рассказывают современники, «старуха Козицкая, с твердым и решительным характером была довольно популярной фигурой в светских кругах Москвы и Петербурга». У Лавалей родилось четыре дочери: Екатерина, Зинаида, Софья и Александра. Все они получили отчества «Ивановны» в силу «обрусения» Жана Франсуа.

Екатерина Ивановна вышла замуж за князя Трубецкого. Одной из первых женщин-декабристок она уехала в Сибирь. Кстати, в 1921 году лично Лениным был подписан протокол заседания Совнаркома, где одним из вопросов было назначение внучке Трубецких — Зинаиде Сергеевне Свербеевой — персональной пенсии.

Зинаида Ивановна вышла замуж за австрийского посла графа Лебцельтерна. Она была музыкально одаренным человеком и блестящей пианисткой. Своею игрою она украшала салоны Петербурга. Ее слушали А.С. Пушкин, П.А. Вяземский, А.И. Тургенев. По ее мнению, Николай I не простил семье общения с опальными Трубецкими, и ее муж был отозван австрийским правительством с должности посла в Петербурге «за укрывательство государственного преступника». Софья Ивановна вышла замуж за графа Борха.

Александра Ивановна вышла замуж за графа Коссаковского. Это была одна из образованнейших русских женщин. Она неоднократно посещала Францию. В 1845 году в Париже познакомилась с выдающимся поэтом Альфредом де Виньи. В Вильнюсском архиве найдены двенадцать писем де Виньи к Александре Коссаковской.

В заключение изложения биографических сведений о Твердышевых и Мясникове хотелось бы еще раз отметить, что для своей эпохи это были выдающиеся люди, и вклад их в дело создания отечественной металлургии неоценим. Конечно, чтобы основательно проработать портрет человека, художнику требуется нанести множество штрихов на холст. Каждый правильный штрих углубляет и приближает к законченности картину. Много еще белых пятен для нас в биографиях, жизни и деятельности знаменитых промышленников. Дальнейшие поиски помогут найти верные штрихи, чтобы раскрыть и глубже понять их феномен.

По материалам книги Мукомолова Александра Фёдоровича.

«На Южноуральских заводах».

Чем больше давление на металл — тем сильнее его сопротивление.

Этот закон физики в полной мере относится и к людям…

Заполнив тюрьмы сторонниками Советской власти и физически уничтожив наиболее активных из них, белогвардейцы рассчитывали парализовать этим всякое сопротивление. В ноябре 1918 года верховным правителем на Урале и в Сибири стал адмирал Александр Васильевич Колчак, и репрессивные меры против «несогласного» населения еще более усилились. И такая недальновидная политика стала, по мнению автора этого очерка, главной трагической ошибкой не только адмирала Колчака, но и всего Белого движения. А борьба против колчаковского режима не только не ослабевала, не только не прекращалась, но с каждым днем все более усиливалась. Знаю это хорошо на примерах своего родного города, где даже женщины и подростки приняли участие в этой борьбе.

Жительница Юрюзани Евдокия Григорьевна Новоженина длительное время скрывала в своем доме в тайнике под полом группу бывших красногвардейцев до тех пор, пока не наступили весенние дни, и красногвардейце не переправились в лес, где организовался в предгорьях хребта Шуйды и горы Осиновой партизанский отряд.

Мария Игнатьевна Чуманова, Пелагея Захаровна Махетова и другие женщины Юрюзани с риском для жизни снабжали партизан продуктами, передавали им от надежных людей оружие, выполняли их поручения.

То же самое было и в Катав-Ивановске, и в Усть-Катаве, и в Минке, и в других селах и деревнях Южно-уральского горного округа. Да, и как было не усилиться этой борьбе, этому противодействию, если в одной только Минке с приходом белых при помощи осатаневшего кулачья были схвачены не один десяток крестьян, и уже через день массовый расстрел ни в чем не повинных людей был произведен на Красной горке между селом и железнодорожным разъездом. Всего же за время гражданской войны в Минке погибло более пятидесяти человек.

Не досчитались многих своих односельчан и в Орловке, и в Тюбелясах, и в Меседе, и в других селах горнозаводского округа, примыкавшего к Катав-Ивановскому заводу.

Улицей Дмитрия Тараканова названа одна из центральных магистралей Катав-Ивановска, и местным старожилам хорошо знакомо это имя.

В 1909 году, окончив школу, два друга — Дмитрий Тараканов и Александр Мельников — пошли на завод. Александр — в модельный цех, Дмитрий — в ученики слесаря. Но в Катав-Ивановске Дмитрий Тараканов не задержался, уехал в Колпино недалеко от Петербурга, где работал старший брат, и с его помощью устроился на завод. Там-то он и сошелся близко с революционно настроенными рабочими и в 1912 году вступил в Российскую социал-демократическую партию. По партийным поручениям жил в Екатеринбурге, Лысьве, Невьянске, Златоусте. Потом надолго обосновался в Москве и работал на заводе, где изготовляли телефоны и телеграфные аппараты. В апреле 1917 года был избран в состав Центрального правления Союза рабочих-металлистов Москвы, а в октябре направлен в Центральный Совет профсоюзов.

После Октябрьской революции Дмитрий Петрович вернулся на родину в Катав-Ивановск, работал и в Совете рабочих и солдатских депутатов, и в штабе Красной Гвардии. С приходом белых перешел на нелегальное положение. Скрывался в лесу вместе с другом юности Михаилом Соколовым. Но наступившие холода заставили искать приюта в родном поселке. Декабрьским вечером пробрался он тайком в родительский дом, но по доносу предателя более двух десятков белогвардейских солдат окружили дом Таракановых. Сам полковник Носарь руководил захватом большевика, которого так долго выслеживали. Вместе с ним были офицеры Каменский и Трущелев, уже приобретшие к тому времени мрачную известность среди катав-ивановцев. Все произошло настолько быстро, что старик-отец, который вышел во двор и первый столкнулся с белогвардейской засадой, даже предупредить сына не успел.

Под усиленным конвоем Дмитрия Петровича доставили в штаб. Допрашивали его Носарь, Каменский и Трущелев, и вначале допрос шел в вежливой, корректной форме. Белым важно было склонить такого человека, как Тараканов, на свою сторону.

— Ну, подумайте сами, что у вас общего с этим быдлом, с этим оголтелым рваньем, — вкрадчиво говорил Носарь.— Ведь вы же умный, интеллигентный человек, мы это хорошо знаем. Игра большевиков проиграна. Вам нужно все взвесить трезво и служить матушке России вместе с нами.

Но уговоры и обещания щедрого вознаграждения ни к чему не привели. Допрос прервался, и Тараканова отвели в камеру.

19 декабря в час ночи допрос возобновился. На этот раз не было уже ни корректности, ни вежливых и вкрадчивых уговоров. В ход пошли пытки. Особенно усердствовал в избиениях штабс-капитан Каменский. Стоявший на улице сторож слышал возбужденные голоса, шум, ругань и потом — крик Тараканова:

— Убивайте! Правду не убьешь!

Много лет спустя, Ирина Петровна Шарова, сестра Тараканова, вспоминала, как ходила она в колчаковскую милицию, пытаясь узнать о судьбе брата.

— Часов в семь утра, еще темно было, побежала я в милицию, — рассказывала она. — Но Дмитрия там не оказалось. Я — к штабу. Спрашиваю, где Митя?

— А мы его уже отправили, — отвечают мне.

— Да как же отправили? — говорю. — Ведь поезда-то еще не было.

-А его отправили на Вязовую, на лошадях, — последовал ответ. Так ничего нашей семье от белогвардейских властей добиться не удалось.

А в мае, когда стаял снег, на восточной окраине Катав-Ивановска, в русле Казанского ключа пастухи нашли труп. Эта жуткая весть с молниеносной быстротой распространилась по поселку. Петр Алексеевич и Прасковья Харитоновна Таракановы опознали в убитом сына.

* * *

На Солоцкую гору, на окраине Катав-Ивановска Георгий Дудин и Константин Борцов пробрались из леса ранним майским утром. Уже давно кончились продукты, к тому же надо было разведать обстановку в поселке. А здесь, неподалеку от леса жила родная тетка Георгия Алексеевича. К ней в избу и явились два товарища-партизана.

Утро было теплым, солнечным. Ничто не предвещало опасности. Увидев на пороге исхудавших лесных скитальцев, Агафья только всплеснула руками и сразу же бросилась варить похлебку. Дудин расспросил женщину о новостях в Катаве. Хмуро выслушал сбивчивый рассказ о зверствах и издевательствах.

Агафья быстро собрала на стол, поставила картофельную похлебку, усадила гостей. И пока Дудин и Борцов, набросившись на еду, сидели за столом, женщина все продолжала и продолжала свой невеселый рассказ.

Потом вышла во двор по хозяйству, заглянула в огород, где уже пробивалась зелень, и, всмотревшись в дальнюю кромку леса за огородом, вдруг побледнела и опрометью бросилась обратно в избу.

— Солдаты, Егорка! — крикнула она с порога и в бессильном изнеможении опустилась на лавку. Смуглый, с большими черными усами Дудин повернулся к старухе:

— Где солдаты? Далеко?

— Идут от леса огородами. Прямо к избе.

Дудин выругался:

— Сволочи! Выследил все-таки какой-то паразит, донес!

Он выскочил из-за стола, схватил винтовку. Константин Борцов с сожалением покосился на недоеденную миску похлебки и потянулся за своей.

— Егорка! — простонала старушка, видя, что племянник с товарищем направляются к двери. — Куда вы, сумасшедшие?! Солдат видимо-невидимо. Лезьте скорее в подпол, затаитесь там. Авось, пронесет, Господь помилует.

— Спасибо, тетка Агафья, спасибо, милая! Только в подполье отсиживаться мы не будем. Станем пробиваться к лесу. Не сумеем — живыми не сдадимся.

Дудин порывисто обнял женщину, щелкнул затвором винтовки и исчез за дверью. Константин Борцов последовал за ним.

Агафья со страхом посмотрела им вслед, прижала руки к груди и упала на колени перед иконами, шепча молитву.

С огорода долетели до нее громкие протяжные крики. За ними ударил выстрел, потом еще и еще. Грохнул взрыв бомбы.

В окнах зазвенели стекла, упали с полки ножницы. Агафья сжалась от страха и безысходности, замерла, не в силах даже перекреститься. А с огорода все гремели и гремели выстрелы, частые, беспорядочные… Потом вдруг сделалось тихо. И такая это была звенящая тишина, что даже тиканье часов — ходиков показалось тетке Агафье нестерпимо громким. Она машинально взглянула на часы. Черные стрелки их показывали начало девятого, а старухе казалось, что это майское солнечное утро, которое только что было таким мирным и спокойным, длится уже вечность…

Солнце поднималось к зениту, когда полковник Носарь, получивший в Катав-Ивановске такую мрачную известность, что бабы пугали его именем детей прискакал к месту боя.

Грузно спрыгнув с коня, он поигрывал плеткой и молча смотрел, как навстречу ему торопливо бежит поручик Трущелев. В холодных водянистых глазах полковника закипала ярость.

— Вы баба, поручик Трущелев! Жалкая трусливая баба! — закричал он в бешенстве. — И ваши солдаты подстать своему командиру — дрянь и трусы! Сколько часов вы торчите здесь со своей ротой, как бельмо на глазу, на посмешище всему Катаву? Я вас спрашиваю, поручик! Сколько?!

— Четыре часа, господин полковник, — хмуро пробормотал Трущелев.

— Четыре часа! — передразнил Носарь и скривил губы. — Стыдитесь, поручик! Четыре часа вся ваша рота и три десятка казаков в придачу возитесь с горсткой бандитов и не можете их взять! Позор! Позор!

Трущелев молчал.

— Сколько красных засело в доме? Это-то вы хоть знаете?!

— Полагаю, больше десятка, — сказал Трущелев. — Вероятно, это разведка партизан. Они намеревались прорваться к лесу и скрыться там, а когда не удалось, засели в доме. В моей роте уже несколько солдат выведено из строя.

Носарь смерил поручика уничтожающим презрительным взглядом.

— Я вам сейчас покажу, как надо воевать российскому офицеру, — сказал он. Но едва шагнул из переулка в улицу, как над головой его просвистела пуля и впилась в бревенчатую стену избы.

Носарь поспешно шагнул обратно за угол.

— Сами видите, господин полковник, — сказал Трущелев. — Они защищаются отчаянно и стреляют метко. Солдаты не хотят идти на верную смерть.

— А вы не знаете, что делать?! — заорал Носарь. — Поджигайте дом! Мы их выкурим оттуда. Поджигайте!!! Кому приказываю?!

Два солдата с охапками сена, пригибаясь, пробежали вдоль забора к избе и торопливо чиркнули спичками.

Пламя взметнулось по стене, лизнуло крышу. Повалил густой едкий дым. Столб огня взметнулся к небу. В ответ раздалось несколько выстрелов.

— Не нравится! — злорадно усмехнулся Носарь. — Сейчас мы вас, голубчиков, поджарим, как бифштекс на сковородке.

Огонь бушевал вовсю. Заголосила, запричитала какая-то женщина, за ней — другая. Буйное пламя охватило не только избу, но и ворота, забор, перебросилось на крышу соседнего дома. С детишками на руках выскочила из избы простоволосая растрепанная женщина. Пламя прыгало, отражаясь в расширенных обезумевших глазах ее. А из-под горы на пожар уже бежали люди с ведрами и топорами в руках. Звон набата висел над Солоцкой.

Носарь покосился на бегущих и, доставая из портсигара папиросу, приказал Трущелеву:

— Народ близко не подпускать! Тушить пожар не давать.

— А как же… — начал было Трущелев, но полковник жестко прервал его:

— Вот так же! В крайнем случае, тут сгорят всего три дома, не больше. Пусть знают, как помогать красным.

— Слушаюсь, господин полковник.

Трущелев отдал команду, и цепь солдат преградила дорогу бегущим на пожар.

— Глядите, поручик, чтобы негодяи не улизнули в суматохе, — сказал Носарь. — Вы за это головой отвечаете.

Но из горящего дома не слышно было уже больше ни одного выстрела. Было слышно только, как в жарком раскаленном воздухе трещит и гудит пламя. Дым поднимался столбом уже над тремя горящими избами. Носарь долго всматривался в горящие избы, и лицо его выражало крайнее недоумение.

— Ничего не понимаю, — пробормотал он. — Почему они не сдаются? Живьем сгореть хотят что ли?!

И словно в ответ на его слова с огородов послышалась частая винтовочная стрельба.

— Что там еще происходит? — поморщился Носарь. — Трущелев, узнайте. Но уже не поручик, а пожилой унтер-офицер, пригибаясь, перебежал улицу и остановился перед Носарем и Трущелевым.

— Господин полковник, разрешите доложить. Красным удалось выскочить из огня. Они залегли в огороде.

— Сколько их?

— Не могу знать! Не разглядели в дыму.

— Ну, так взять их живьем!

Унтер-офицер замялся, переступил с ноги на ногу.

— Разрешите доложить… К ним не подступиться, господин полковник. Там две бани рядом. Они укрылись между этими банями, и их никак не возьмешь. В моем взводе уже трое подстрелены.

Носарь в бешенстве рванул из кармана часы, щелкнул крышкой и, глянув на циферблат, длинно и грязно выругался.

Стрелки часов показывали начало второго.

* * *

…Борцов и Дудин лежали за огородными грядками в узком пространстве между банями. Оба были черны от копоти, в обгоревшей одежде. Воспаленные глаза у обоих слезились, были красны. Над огородами стлался едкий сизый дым пожарища, и солнце расплывалось сквозь него багряным пятном. С трудом двигая перевязанной рукой, Борцов щелкнул затвором винтовки и, прикусив от боли губы, повернулся к Дудину.

— Егор, у меня патроны кончаются. Последнюю обойму загнал.

—Держи, — Георгий Алексеевич протянул товарищу патроны. — Стреляй только наверняка. У меня есть еще одна обойма да четыре патрона в браунинге. Эх, нам бы как-нибудь до вечера дотянуть… Темнеть станет — пробьемся к лесу, а там нас — ищи-свищи.

Борцов красными воспаленными глазами посмотрел на солнце, которое уже начало склоняться к западу, и покачал головой.

— Не продержимся, Егор, — сказал он. — До темноты еще долго.

Дудин хотел что-то сказать, но совсем близко, за банями чей-то хриплый голос выкрикнул:

— Эй, вы там… Еще живы?

Дудин и Борцов не отозвались, но оба повернули винтовки в ту сторону, откуда кричали.

За баней подождали немного, должно быть ждали ответа. Потом тот же хриплый голос прокричал с издевкой:

— Молчите — не молчите, а все одно вам крышка! Сдавайтесь лучше добром! Из горного цеха динамит принесли, сейчас баню взрывать будем.

Ни Дудин, ни Борцов не отозвались. Они лежали рядом, прижавшись к земле, и напряженно вслушивались в голоса и возню за баней. На какое-то время возня прекратилась.

— Поджигай фитиль! — крикнули издалека.

Взрыв грохнул с неимоверной силой совсем рядом. Баня покачнулась и осела. Столб земли обрушился на спины и головы Борцова и Дудина. На миг их оглушило.

Но когда рассеялась поднятая взрывной волной пыль, и солдаты цепью осторожно двинулись к обломкам взорванной бани, навстречу им снова-ударили меткие выстрелы и заставили их отступить.

Прошел еще час, долгий, бесконечный… На солнце набежала тучка и скрыла его. Дудин тронул друга за плечо:

— Костя, у меня всего один патрон остался.

—У меня тоже, — помолчав, тихо отозвался Борцов.

— Ну, что ж… Сдаваться не будем. Прощай, Костя.

— Прощай, Егор.

Они обменялись долгим прощальным взглядом, посмотрели оба на небо, на солнце, которое опять вынырнуло из-за тучки, на близкую, но такую недоступную кромку леса вдалеке, за огородами, на груды обгорелых бревен, над которыми все еще стелился горьковатый дымок пожарища, и медленно подняли браунинги… Два выстрела прозвучали почти одновременно, в последний раз потревожив тишину майского вечера.

Когда, спустя долгое время, один из казаков осмелился, наконец, приблизиться, он увидел два неподвижных тела, распростертых на земле. Рядом валялись винтовки и груды стреляных гильз. С опаской покосившись на мертвецов, казак сделал еще несколько осторожных шагов и ткнул Дудина шашкой. И видя, что тот не шевелится, осмелел окончательно и махнул рукой своим товарищам.

Казаки и солдаты окружали тепа убитых и долго, молча, с почтительным удивлением, разглядывали их. Они не могли поверить, что красных, которые вели неравный бой с ротой солдат и взводом казаков на протяжении восьми часов, оказалось всего двое. Так закончился 10 мая 1919 года бой на горе Солодкой на окраине Катав-Ивановска. Так погибли красногвардейцы-партизаны Георгий Алексеевич Дудин и Константин Васильевич Борцов, имена которых были после увековечены в названиях катавских улиц.

Усиление карательных мер вызывало ответные действия против белых со стороны населения, которые особенно активизировались с наступлением весны 1919 года.

В окрестностях Юрюзани, в предгорьях хребта Шуйды возникла партизанская группа, которой командовал вначале Петр Карлин, а позднее — Василий Климанов.

Красногвардейцы Юрюзани. После разгрома армии атамана Оренбургского казачьего войска А. И. Дутова. 1 Мая 1918 год.

Из числа жителей села Тюбеляс такая же партизанская группа, превратившаяся вскоре в небольшой отряд, возникла в окрестных лесах под командованием Николая Князева.

Возле села Александровки и Тюлюка начал действовать небольшой, но очень активный отряд под командованием деревенского кузнеца Лаврентия Кирилловича Закаляпина. Все это не могло не тревожить белогвардейцев.

Маевка в г. Юрюзань. 1917 г.

Начальник Златоустовской уездной колчаковской милиции после инспекционной проверки окрестностей Юрюзанского завода доносил вышестоящему начальству:

«По проверке мною района выяснено, что положение шаткое: сильный большевизм развит в Юрюзани, Минке, Насибаше и Тюбелясах, много дезертиров (имеются в виду дезертиры из белой армии – Л. Сурин)… Прошу содействия перед начальником гарнизона, прислать в Юрюзань для ловли дезертиров и большевиков, скрывающихся уже по несколько месяцев, для укрепления милиции хотя бы пятьдесят человек казаков в распоряжение начальника участка, которому необходимо побыть в Юрюзани хотя бы два- три месяца».

Эта просьба была выполнена, и устрашающая петля репрессий стала затягиваться еще туже.

В те же майские дни, когда на окраине Катав-Ивановска погибли Георгий Дудин и Константин Борцов, был схвачен в Юрюзани Иван Махетов.

Георгий Алексеевич Дудин. Геройски погиб вместе с Константином Васильевичем Борцовым на окраине Катав-Ивановска в мае 1919 года

Двадцатилетний парень, один из тех, кто скрывался в лесу возле гор Шуйды и Осиновой, он пришел в поселок, чтобы похоронить умершего от тифа отца. И когда вернулся после похорон с кладбища, мать попросила:

—  Остался бы, сынок, переночевал. Боязно мне одной-то.

Поколебался Иван Махетов и остался, и это едва не стоило ему жизни.

Выйдя ранним утром во двор, вовремя успел он заметить белогвардейских солдат. Птицей перемахнул через один забор, другой, третий и притаился в пустой нежилой избе с заколоченными крест-накрест окнами. Искали его солдаты долго и все же нашли и бросили в камеру «арестного дома», где сидели еще трое — Василий Терентьевич Алаторцев, Михаил Александрович Шекунов и молоденький семнадцатилетний паренек Степан Костин.

Шекунов Михаил Александрович

Шекунов Михаил Александрович

Родился в 1894 году в  городе Юрюзани в семье рабочего. В 1918 году добровольно вступил в отряд Красной гвардии. Участвовал в боях по разгрому войск атамана А. И. Дутова. Принимал участие в боях на Миасском фронте против выступления отрядов белогвардейцев.  В составе Юрюзанского отряда Красной гвардии участвовалв борьбе против белогвардейцев, эсерови местных меньшевиков.

Уже пожилым человеком был Василий Терентьевич, а вся его вина заключалась в том, что, когда установилась в Юрюзанском поселке Советская власть, избрали его юрюзанцы судьей. По справедливости старался судить Алаторцев. И когда один из местных торговцев вздумал выбросить на продажу тухлое мясо, Василий Терентьевич, разбиравший это дело, оштрафовал купца, за что с приходом белых и был по доносу того же торговца арестован.

Алаторцев Василий Терентьевич

Алаторцев Василий Терентьевич

Родился в 1864 году в городе Юрюзани в семье рабочего. Трудовой путь начал с пятнадцатилетнего возраста на Юрюзанском металлургическом заводе кузнецом–молотобойцем. С 1905 года по 1917 год принимал активное участие в революционном движении. После Октябрьской революции был председателем  народного суда в городе Юрюзани. В 1918 году принимал участие в подпольных работах против белогвардейских отрядов в составе партизанского отряда  имени Степана Разина.

А Михаил Шекунов и Степан Костин угодили за решетку арестного дома как бывшие красногвардейцы.

Костин Степан Семенович

Родился 15 августа 1902 года в городе Юрюзани в семье рабочего. В 1913 году поступил учиться в земскую столярную мастерскую. С 1915 года по1917 год работал на сельскохозяйственных машинах. В 1917 году вступил в комсомол, был членом Союза молодежи. В январе 1918 года добровольно вступил в отряд Красной гвардии. Участвовал в боях по разгрому белоказачьих войск атамана А.И. Дутова. Принимал активное участие в борьбе с белогвардейцами под городом Миасс.

Ранним майским утром вывели всех четверых из арестного дома и повели под конвоем через Семеновский мост и насыпную дамбу в Василовку, а потом приказали сворачивать направо, на Малую Смольную, в ту сторону, где сейчас раскинулся город Трехгорный. А дальше произошло то, что описано в книге «О смелых и находчивых».

«…На широкой поляне, с осени заваленной кучами хвороста, остановились конвойные и кольцом окружили арестованных. Щелкнул офицер золотым портсигаром, небрежно папиросу в угол рта кинул.

—  Ну-с, вот и пришли, — сказал он, закуривая.

Краем глаза покосился Михаил Шекунов на солдат, на офицера, на Ивана Махетова глянул. Лихорадочным блеском горели глаза Шекунова. Указывали они Ивану на молодой соснячок у опушки леса, на кучу хвороста, которая была между Иваном и ближайшим солдатом. Понял Иван этот взгляд. Понял и другое: терять нечего. Шагнул Иван к солдату, который стоял, опершись на винтовку, и к офицеру повернулся:

Разрешите хоть покурить перед смертью.

Кури, — равнодушно прозвучало в ответ. — Только недолго.

Вынул Иван Махетов не спеша кисет из кармана, свернул папиросу, потянулся к солдату за огоньком и вдруг, наотмашь ударив его в лицо, кошкой прыгнул из оцепления и бросился бежать к лесу.

Растерялись и опешили конвойные. Офицер первым опомнился. Подскочил он к одному из солдат, выхватил у него винтовку, рывком к плечу бросил. И не добежать бы Ивану даже до кучи хвороста, не то, что до лесу. Сразила бы его винтовочная пуля. Но ястребом кинулся на офицера сзади Шекунов, сбил его с ног и, вцепившись пальцами в жилистую шею, придавил к земле.

— Ванюшка, беги! Беги! — услышал Иван за спиной отчаянный крик, и крик этот подхлестнул его. В две секунды прыжками добежал он до деревьев и исчез густых зарослях молодого сосняка.

И только тогда вслед беглецу загремели выстрелы. Пули засвистели над его головой, срезая ветки, но ни одна не задела.

А на лесной поляне солдаты пинали и топтали Михаила Шекунова сапогами. Поднялся с земли офицер, погладил свою шею рукой и выхватил из ножен шашку. Ослепительно сверкнула на солнце холодная сталь клинка и опустилась Шекунову на голову. Но всего этого Иван Махетов не видел. Задыхаясь, теряя сознание, он бежал и бежал по лесу. Ветки больно хлестали его по лицу, цеплялись за одежду. Споткнувшись о камень, Иван упал, до крови рассек ногу, поднялся и побежал снова. И, пробежав еще с десяток шагов, обессиленный рухнул в траву. Ни звука не слышалось в дремотной тишине леса. Но вот издалека расколол эту тишину винтовочный залп. Иван понял, что означал этот залп. Он заставил себя встать и, прихрамывая, пошел по лесу все дальше в дальше, туда, где в лесных чащобах скрывался партизанский отряд».

Четверо красногвардейцев партизан, которые попали в плен к белогвардейцам, проделали из арестного дома такой же скорбный последний путь, как Алаторцев, Шекунов, Костин и Махетов. Из арестного дома — в сторону Василовки.

Но, видимо учитывая неудачу предыдущего расстрела, белые даже до леса их не довели, расстреляли прямо на мосту через пруд и сбросили тела казненных в реку. Среди погибших были Филипп Панфилович Колобов, Тимофей Иванович Малахов, Иван Николаевич Мохначев и вязовский железнодорожник Василий Аверкиевич Суворов. Его отец Аверкий Михайлович в том же году погиб от рук белогвардейских палачей в Александровском Централе.

Перед самым приходом Красной Армии, когда дни колчаковцев на Южном Урале были уже сочтены, белогвардейцы расстреляли в Юрюзани на опушке леса за Галицким полем Петра Ивановича Акшенцева, Ивана Панфиловича Карлина, Дмитрия Петровича Привалова и Александра Ивановича Чернецова. Был среди этой группы расстрелянных и уважаемый всеми в Юрюзанском поселке Дмитрий Максимович Малясов.

Твердый и независимый характер был у Дмитрия Максимовича. В  царскую ссылку угодил он еще за десять лет до Октября семнадцатого года. Арестовали жандармы его и брата Василия Максимовича за дерзкую стычку с управляющим Юрюзанского завода Жалобиным. Оправдал Жалобин свою фамилию, пожаловался властям. Царский суд был на расправу скор, и «загремели» братья Дмитрий и Василий Малясовы на два года в Сибирь.

А когда вернулись из ссылки в родные края, Юрюзанский завод был уже закрыт. Пришлось искать работу и кусок хлеба на стороне. Котельщиком Дмитрий Максимович был первоклассным, и умелые руки его без дела не остались. Работал он в Чусовой, брал подряд на строительство железнодорожного моста через реку Ишим. В 1910 году братья Малясовы взяли подряд на строительство Баймакского золото-медного завода, приехали в Баймак с группой квалифицированных рабочих в сорок человек, и за два года завод был построен. Все, кто работал с братьями Малясовыми на этом строительстве, вспоминали потом их порядочность и человечность, их беседы с рабочими-строителями за чашкой чая, их заботу о том, чтобы в их бригаде были высокие заработки.

После февральской революции Дмитрий Максимович вернулся в Юрюзань и сразу оказался в гуще событий, охвативших поселок. Он вступил в Красную Гвардию, работал в Совете. Не захотел скрываться и жил открыто, не таясь и после колчаковского переворота. Жила многодетная семья в постоянной тревоге, перебиваясь своим хозяйством да случайными заработками.

…Тихий вечер опускался над Юрюзанским поселком. Уже давно прогнали стадо по улицам Курмыша, когда в ворота Малясовых осторожно постучали. Дмитрий Максимович отпер калитку, и во двор вошел пожилой служащий земской управы.

—  Дмитрий Максимович, я к тебе на минутку, — сказал он почти шепотом, хотя во дворе никого не было.— Ты бы скрылся, куда на время… Разговор слышал… Нынче ночью хватать вас всех собираются.

—  Кого всех? — спросил Малясов.

—  Ну, всех, кто с колчаковской властью несогласный. Не хочу брать грех на душу, решил упредить. Ты беги, беги, Дмитрий Максимович.

—  Да куда ж я побегу? — невесело усмехнулся Малясов. — У меня же пятеро. Я скроюсь, а жену терзать будут. На детишках отыграются. Нет уж, будь что будет. Может, увидят мою ораву и пощадят.

—  Ну, как знаешь, — и посетитель растворился в вечернем сумраке.

В ту ночь Дмитрий Максимович и жена его Мария Дмитриевна не сомкнули глаз. Пятерых ребятишек уложили на пол, постелив половики. Сами улеглись рядом — Дмитрий Максимович с одного краю, жена с другого. В два часа ночи раздался в ворота громкий требовательный стук:

— Открывай!

Дмитрий Максимович как был в нижнем белье, так и вышел во двор отпирать ворота. Вошел в избу офицер с солдатами. Зажгли лампешку. В ее неровном свете офицер оглядел спавшую на полу ребятню и поднял брови.

— Однако, большая семья у тебя.

— Да, большая, — согласился Малясов, и в душе его затеплился огонек надежды. Но офицер недолго раздумывал.

— Собирайся, — приказал он.

Мария Дмитриевна бросилась было собирать в мешок сухари, но ее остановили:

— Не надо.

В ту же ночь арестовали Петра Акшенцева, Ивана Карлина, Дмитрия Привалова и Александра Чернецова. Все они были год назад в Красной Гвардии и ездили с красногвардейским отрядом под Верхнеуральск сражаться с атаманом Дутовым.

Недолгим был допрос в арестном доме. И вот повели всех пятерых через Галицкое поле по катавской дороге. На опушке леса защелкали затворы. Прогремел залп, потревожив раннюю предутреннюю тишину. Наскоро забросав неглубокую яму землей, солдаты во главе с офицером вернулись в поселок.

Памятник на горе Большая Смольная возле Юрюзани. Здесь были в июне 1919 года зверски замучены десять вязовских железнодорожников и четверо юрюзанцев (фото автора)

* * *

Ровно год хозяйничали колчаковцы на территории Катав-Ивановского района, и этот кровавый год стоил жизни многим. Об этом напоминают сегодня скромные обелиски, установленные на местах расстрелов, и на братских могилах в Катав-Ивановске, Юрюзани, Усть-Катаве, Минке и Вязовой.

Узловая железнодорожная станция была на особом счету у белогвардейского командования. Когда Южный Урал был занят чехословаками и русскими белогвардейцами, из Златоуста на Вязовую по заданию подпольного партийного комитета был прислан уроженец Юрюзанского завода Александр Афанасьевич Жилов. Поступив слесарем в депо, он сумел быстро сколотить группу подпольщиков, которые стали выполнять его поручения в тылу у белых. Ближайшими сподвижниками Александра Жилова стали паровозный машинист Николай Романович Хардин, вскоре сменивший в целях конспирации свою фамилию и ставший Николаем Волгиным, его жена Васса Максимовна, телеграфист Василий Федорович Дорофеев, кондуктор Степан Дмитриевич Козырев, машинист станционной водокачки Кузьма Семенович Гладышев, сторож вокзальной водогрейки Андриан Алексеевич Котельников и другие железнодорожники.

Жена паровозного машиниста станции Вязовой Васса Максимовна Волгина (Хардина). После колчаковских пыток на всю жизнь осталась инвалидом. Персональная пенсионерка. Фото 1960 года

Котельниковский двухэтажный дом и поныне стоит на окраине станционного поселка. В былые времена верхний этаж с тремя окнами на улицу занимал сам Андриан Алексеевич с женой Евдокией Ивановной. Нижний этаж, в котором было только два окна на улицу, Котельников сдавал кондуктору Козыреву. Сбоку в пристрое снимали квартиру Волгины. Жили три семьи дружно. В тяжелые времена делились последним. И этот самый дом стал на Вязовой местом, где собирались подпольщики. Каждый знал, чем грозит такая невидимая для постороннего глаза работа. С приходом белых расстрелян был комиссар станции Петр Матвеевич Николаев. Был арестован и погиб в тюрьме Василий Степанович Разин, командир красногвардейского отряда вязовских железнодорожников, которые ездили минувшей зимой на Дутовский фронт. Но место погибших заняли слесарь депо Александр Жилов и его новые товарищи. В воинских эшелонах, которые следовали через Вязовую, стали появляться неизвестно кем подброшенные листовки, призывающие солдат переходить на сторону красных. Была налажена связь с подпольщиками Юрюзани через Николая Волгина. Помощник машиниста Иосиф Короленко держал такую же связь с надежными людьми в Тюбелясах. Но не бездействовали и враги.

В марте 1919 года Александр Афанасьевич Жилов был арестован и отправлен в Уфимскую тюрьму. Ему было всего двадцать четыре года, когда оборвалась его жизнь. Но на жестоких допросах перед смертью Жилов не назвал ни одной фамилии и не выдал никого. Подпольная организация на станции Вязовой продолжала действовать и после гибели своего руководителя.

* * *

Взбешенное неудачами на фронте и чувствуя шаткость и ненадежность своего тыла, где зрели гроздья народного гнева, колчаковское командование направило в горнозаводский район Южного Урала карательные отряды. То, что произошло дальше, — не выдумка автора. Передо мной — официальный архивный документ — «Протокол комиссии по расследованию зверств колчаковцев на станции Вязовая Самаро-Златоустовской железной дороги и на Юрюзанском заводе». О кровавой и жуткой трагедии нашей истории рассказывают строки этого документа.

В июне 1919 года Вязовую и железнодорожный поселок при станции окружили каратели под командой подпоручика Демьяна Михайловича Мельникова. Две с половиной сотни солдат производили обыски в домах железнодорожников и аресты. Каратели не щадили ни женщин, ни молодых, ни стариков. Были схвачены сорок восемь человек и всех их препроводили во двор вязовского жителя Ивана Романовича Кашкарова, дом которого подпоручик Мельников избрал местом для проведения экзекуции. Нашлись на Вязовой и те, кто с готовностью согласился помогать

карателям и составил списки «неблагонадежных». Всех арестованных по одному препровождали в комнату, где сидели шестнадцать офицеров в форме батальона смерти с эмблемой черепа и скрещенных костей на рукавах.

Офицеры в компании медицинских сестер пили водку и закусывали, а Мельников держал в руках список, и один из вязовских, фамилию которого не хочу называть, удостоверял личность каждого арестованного, которого потом вели к месту экзекуции.

В протоколе комиссии по расследованию зверств карательного отряда Мельникова зафиксировано, что Матрена, Мария и Данила Шлемовы получили по пять нагаечных ударов, Иван Ефремов — тридцать ударов, Степан Верин — 20 ударов нагаечных и столько же шомпольных, Андрей Еремин и Терентий Мирков получили по тридцать нагаечных ударов каждый. Иван Кононович — 50. Ивану Ликинскому дали 125 ударов нагайкой. Двадцать мужчин и женщин перечислены в этом списке.

Избивая беззащитных безоружных людей, палачи в форме батальона смерти приговаривали при каждом ударе:

— Вот тебе товарищ Ленин! Вот тебе революционный дух! Будете помнить отряд Анненкова, и в вашей жизни останется память!

«По окончании наказания говорили: “ Вставай и беги без оглядки домой”. Если же который во время наказания кричал, тому увеличивали наказание, или же поднимался и во время бега падал или спотыкался, дополнительно выставленные в строй палачи производили удары прикладами, кулаками и пинками».

(Цитата из документа — Л. Сурин).

Беспощадно избив арестованных, каратели приказали одним из них убираться по домам, а остальных пешком отправили в Юрюзань и водворили в арестный дом, (нынешнее здание Дома творчества), разместив мужчин и женщин по разным камерам. Сюда же на следующий день доставили и нескольких из тех, кто после истязания на Вязовой был освобожден и отпущен по домам.

И в арестном доме продолжались избиения и пытки. Жену паровозного машиниста Вассу Максимовну Волгину (Хардину) истязали в течение трех дней, до потери сознания избивая ежедневно нагайками. Ее муж Николай Романович в тот день, когда на Вязовую нагрянул карательный отряд Мельникова, ходил в Юрюзань для связи с юрюзанскими подпольщиками. И когда возвращался пешком обратно, был предупрежден и ушел в лес, где располагался партизанский отряд юрюзанцев. И теперь палачи избивали нагайками его жену, давили ей пальцы каблуками сапог и требовали:

— Где твой муж? Сколько на Вязовой большевиков? Покажи, где хранится оружие!

Измученная женщина молчала. Да и что она могла ответить?

Вместе с вязовскими железнодорожниками в камере арестного дома находились и четверо юрюзанских молодых парней — Иван Игнатов, Федор Кузнецов, Петр Полушкин и Николай Сырцев. Вся вина их заключалась в том, что они не хотели служить в белой армии адмирала Колчака и скрывались от мобилизации на окраине Сосновки среди ометов соломы. Один из них оставил по оплошности на видном месте свой картуз. Его-то и увидели белогвардейцы, которые прочесывали местность в поисках скрывающихся дезертиров. Стали тыкать штыками в солому, ранили одного из парнишек, а потом обнаружили и трех остальных и приволокли в арестный дом.

***

Близилась полночь 12 июня 1919 года. В арестном доме никто не спал. Ждали решения своей участи. Уже заполночь дверь камеры в нижнем этаже заскрипела и отворилась. На пороге появился подпоручик Мельников. Заглядывая в список, при свете фонаря, который держал один из солдат, назвал первую фамилию:

— Котельников Андриан! Отходи к дверям. Живо!

Андриан Алексеевич поднялся с пола и шагнул к двери.

— Гладышев Кузьма!

Кузьма Семенович шагнул к дверям и встал рядом с Котельниковым. Солдаты вывели их во двор.

— Марков Павел, Ликинский Дмитрий!

Вывели и этих.

— Дорофеев Василий!

Телеграфист поднял с пола пиджак. От волнения никак не мог попасть в рукава.

— Козырев Степан!

Кондуктор шагнул вслед за Дорофеевым и встал рядом, ссутулившись больше обычного.

Подпоручик, заглядывая при тусклом свете фонаря в список, назвал еще фамилии телеграфиста Степана Николаева, рабочего пути Семена Лазаренкова, составителя поездов Ефима Савельева и стрелочника Ивана Антонова.

— Выходи! — послышалась команда.

Вывели во двор арестного дома и четверых юрюзанских парней — Ивана Игнатова, Николая Сырцева, Петра Полушкина и Федора Кузнецова.

Васса Волгина, измученная непрерывными допросами, слышала, как хлопали двери и выводили людей. Потом со двора донеслись звуки какой-то возни, ругань и полный ненависти крик Павла Маркова:

Что же ты делаешь, подлец?! Проволокой руки связывать. Веревку не могли найти что ли?

Молчи, паскуда! — заорали в ответ. — Кончились для вас все привилегии! Прошлой ночью утек один. Мы теперь ученые стали.

Темнела в ночном сумраке высокая кирпичная стена двухэтажного здания, чернели силуэты тополей за забором соседнего сада. Над верхушкой одного из них мерцала крупная звезда.

Смешанный караул из сербов и русских белогвардейцев связал людей проволокой попарно и вывел на улицу. Она была темна, пустынна. Нигде – ни огонька, ни души. Посёлок словно вымер. Окружённые солдатами, арестованные спустились с горы, миновали мост и насыпную дамбу через юрюзанский пруд.

Подгоняемые ударами прикладов, миновали околицу Василовки. Долго шли по дороге вдоль горы.

Когда дорога свернула на гору Большая Смольная, конвой приказал остановиться. Офицеры совещались недолго. Послышалась команда, и каратели с шашками и винтовками бросились на связанных безоружных и беззащитных людей.

Темный ночной лес в окрестностях Василовки огласился стонами и предсмертными криками. Сова, вспугнутая шумом резни, слетела с дерева и, захлопав крыльями, полетела прочь.

То, что происходило в ту ночь с 12 на 13 июня 1919 года возле Юрюзани, не в состоянии постичь обыкновенный нормальный человеческий разум. Вот что записали в свой «Протокол» члены комиссии, вскрывшие могилу на Большой Смольной:

«У Андриана Алексеевича Котельникова разрублено правое плечо около шеи, переломлена ниже колена правая нога и пропороты штыком пятка и туловище двумя сквозными ударами.

У Кузьмы Семеновича Гладышева вывернуты в коленях ноги пальцами назад, сквозной штыковой удар в грудь и огнестрельная рана в виски навылет.

У Павла Терентьевича Маркова раздроблена прикладами голова, отрублено левое ухо, выколоты глаза, выбиты зубы, переломлены руки и ноги и проколото штыковыми ударами туловище»…

Все десять вязовских рабочих-железнодорожников были не просто расстреляны. Прежде чем прикончить, их пытали и мучили. И такая же участь постигла и четверых юрюзанских парнишек, которые и жизни-то не успели порадоваться на своем коротком веку.

* * *

Учинив зверскую расправу на Большой Смольной, каратели решили нанести внезапный удар и по партизанскому лагерю у подножия горы Осиновой к востоку от Юрюзани. Здесь на берегу Сильи за рекой были сделаны для ночлега несколько шалашей и балаганов.

Партизанский отряд, которым командовал к тому времени Василий Васильевич Климанов, на ночь выставлял посты. Но предатель-лесник скрытно привел карателей к самому лагерю партизан. Короткая летняя ночь кончилась, и ничто не предвещало опасности. Уже занималась на востоке над высокой горой Шуйдой заря. Лес оживал, наполнялся щебетаньем птиц.

Петр Карлин проснулся в лагере первым. Он вылез из шалаша, спустился вниз к Силье и стал умываться. В этот миг с противоположного берега Сильи из зарослей кустов ударил неожиданный залп. Карлин был убит сразу же. Схватившись за грудь, он упал на берегу между больших камней. И тотчас ожил и сбросил сонное оцепенение партизанский лагерь. Партизаны хватали винтовки, выскакивали из шалашей и балаганов и падали за камни, отстреливаясь. Но с левого берега Сильи уже переходила вброд через реку белогвардейская пехота, а с обоих флангов строчили по лагерю пулеметы.

У самого входа в шалаш сразила пуля насмерть Дмитрия Сомкова. Брат его Федор Григорьевич бросился к нему, чтобы помочь, но тоже упал и понял, что ранен. Зажимая рану рукой, пополз в лесные заросли, стремясь выбраться из-под свинцового огня. Возле Сильи пулеметная очередь сразила Григория Кузнецова. Партизана Федора Корнева пуля настигла на середине горы меж огромных глыб каменной россыпи. Со стоном упал раненый Афанасий Тараканов, и товарищи потащили его на себе…

Весь партизанский лагерь у горы Осиновой был под губительным перекрестным огнем белых. Отстреливаясь из винтовок, партизаны стали отходить вверх по Силье в спасительные лесные заросли.

Как саранча набросились каратели на безлюдный опустевший партизанский лагерь. Стреляли по шалашам и балаганам, но те были уже пусты. И только партизанский связной Михаил Алексеевич Варганов стал добычей карательного отряда белых. Он пришел в партизанский лагерь накануне, сообщил важные сведения о положении в Юрюзанском поселке и намеревался утром вернуться в Юрюзань. Но в бою у Осиновой Варганов был ранен и не смог уйти далеко.

Белогвардейцы потащили раненого в Юрюзань. В самом центре заводского поселка, недалеко от плотины, Михаил Алексеевич был повешен. На грудь палачи привязали доску с устрашающей надписью «Так будут наказаны все большевики» и запретили снимать тело с виселицы.

Подобными жестокими и бесчеловечными методами колчаковцы стремились запугать местное население и заставить его отказаться от борьбы. Но дни их на Южном Урале уже были сочтены.

 Леонид Сурин. «Возле гор и рек Уральских»

Заголовок этого очерка не принадлежит автору. Это—выражение Владимира Ильича Ленина, который назвал важнейшим из всех искусств кино. Но сначала — немного истории создания кинематографа. Его изобрел в 1895 году француз Луи Люмьер. И первый же сеанс синематографа, как назвали в ту пору новое изобретение, произвел на публику потрясающее впечатление.

Называлась эта первая очень короткая кинокартина «Движущийся поезд». Когда в темном зале при тишине появился на белом экране локомотив, мчащийся прямо на зрителей, первые ряды их не выдержали и в панике бросились к выходу…

После демонстрации «Движущегося поезда» кинематография быстро распространилась по всем странам. Были сняты и показаны миллионам зрителей тысячи фильмов. Фильмы снимались и демонстрировались со скоростью 16 кадров в секунду, а не 24 кадра как в современном кино. Поэтому изображение на экране получалось «прыгающим». И на протяжении почти сорокалетия кинематограф оставался беззвучным, заслужив прозвище «Великого немого». Только в кинотеатрах, да и то не во всех, показ фильма сопровождал тапер-музыкант игрой на фортепиано. И все же огромная важность киноискусства не прошла мимо внимания руководителей Советского государства. 27 августа 1919 года Ленин подписал декрет Совета Народных Комиссаров о переходе фотографической и кинематографической торговли и промышленности в ведение государства, и это положило начало советской кинематографии. Уже после смерти Владимира Ильича, в мае 1924 года в решениях XIII съезда ВКП (б) было записано, что партия считает кино «могущественнейшим средством коммунистического просвещения и агитации». Хорошо известно, какое пристальное внимание уделял развитию кино в стране Сталин. Годы первых пятилеток стали годами величайшего взлета, годами невиданного подъема советской кинематографии. Это вынуждены были признать даже самые лютые враги и ненавистники СССР.

Как и по всей стране, первые кинофильмы, которые увидели в своих клубах жители Катав-Ивановского района, были «немыми». В них игровые кадры перемежались краткими пояснительными надписями. К тому же картины показывались через один киноаппарат и состояли из «частей». После демонстрации одной «части» фильм приостанавливался, и киномеханик заряжал в аппарат следующую.

«…И еще одну весну провел в окопах первый взвод» — Не знаю, почему мне, мальчишке, так врезался в память этот титр из «немого» кинофильма. А уж о похождениях «Красных дьяволят» говорить нечего. Люди просто с ума сходили от этой кинокартины. А дальше произошло чудо.

Благодаря успехам науки и техники, «Великий Немой» вдруг заговорил. И случилось это в тридцатых годах.

* * *

В Государственной публичной библиотеке СССР имени Ленина в Москве и Государственной публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде бережно листал я пожелтевшие от времени страницы подшивок газеты «Авангард», которые по моей просьбе принесли из хранилища.

В номере за 22 марта 1935 года газета оповестила читателей о том, что

23 марта в Катав-Ивановске откроется звуковой кинотеатр.

«Первым экраном идет лучший звуковой фильм «Чапаев»… «Катавцы с нетерпением ждут «Чапаева»… «Художественное произведение высокой пробы» — таковы были заголовки небольших статей, опубликованных в этом номере районной газеты. Демонстрация первого звукового кинофильма в Катав-Ивановске прошла на день позже срока, объявленного в «Авангарде», — 24 марта 1935 года. Это стало ясно из заметки, «Катавцы смотрят «Чапаева», в которой говорилось:

«24 марта состоялось открытие звукового кинотеатра в Катав-Ивановске. Первым экраном катавцы смотрят нашумевший героический фильм «Чапаев». С двух часов до двенадцати часов ночи рабочие, домохозяйки, старики и молодежь стекались к театру с желанием попасть на «Чапаева», который с большим успехом смотрится в Советском Союзе и за границей. Никогда кинотеатр не видал такого оживления. Всем хотелось успеть увидеть. Выходившие из кинозала были сильно возбуждены. Видно было, что на всех эта героическая правдивая картина подействовала до глубины».

В те же весенние мартовские дни тридцать пятого года «Чапаев» демонстрировался и в Усть-Катаве.

«За пять дней в рабочем клубе Усть-Катава «Чапаева» просмотрели восемь тысяч человек, — сообщал «Авангард». — Смотреть «Чапаева» приезжали рабочие из Юрюзани, станций Вязовая и Кропачево. Выезжали за двадцать километров колхозники из Орловского, Минского, Вергазинского и других колхозов».

Словом, успех был потрясающий. А после «Чапаева» в апреле катав-ивановцы посмотрели звуковой кинофильм «герои Арктики». Потом демонстрировался звуковой, или как тогда называли, «говорящий» фильм «Восстание рыбаков».

В мае в катав-ивановском кинотеатре были показаны звуковые кинофильмы «Тихий Дон», «Карьера Рудди», «Настенька Устинова», «После маскарада», «Казнь», «Гибель эскадры», «Марионетки»… Этот список рос с каждым месяцем, но долго еще звуковой кинофильм воспринимался зрителями как потрясающее чудо, равного которому по силе эмоционального воздействия ничего не было.

До Юрюзани звуковое кино дошло на три-четыре месяца позднее Катав- Ивановска и Усть-Катава. Установка аппаратуры для демонстрации звуковых кинофильмов в Юрюзанском рабочем клубе «Металлист» проходила в июле 1935 года. Первой звуковой кинокартиной киномеханик Сергей Александрович Шондин показал своим землякам «Восстание рыбаков», которую катав-ивановцы видели в апреле. А потом пришел черед и бессмертного «Чапаева».

Леонид Николаевич Сурин, в книге «Возле гор и рек Уральских», о впечатлениях из детства и современном кинематографе писал следующее:

Если сказать откровенно, мне искренне жаль нынешних детей. До предела напичканные уголовной киностряпней, они уже никогда не смогут пережить и того отчаяния, когда у пулеметчицы Анки в самый ответственный момент боя вдруг кончились патроны, и того ликующего, захватывающего всю душу восторга, когда в этот самый момент на экране вдруг появлялся Чапаев и в развевающейся бурке, с шашкой в руке мчался на врагов, а за ним скакал его неразлучный ординарец Петька. В едином порыве весь зал взрывался сотнями голосов. Это надо было видеть и слышать!

Я смотрел «Чапаева» первый раз в Катав-Ивановске, куда мы, ребятишки, ездили вместе с взрослыми специально для того, чтобы увидеть своими глазами нашумевшую картину. Когда этот фильм появился в Юрюзани, я посмотрел его еще несколько раз. И на всю жизнь запомнил до мельчайших деталей не только «Чапаева», но и первое свое «грехопадение», связанное с этим фильмом.

В нашей семье не принято было прятать от детей деньги. Они лежали совершенно открыто, в кухонном шкафу, не вызывая никаких эмоций. Но соблазн посмотреть «Чапаева» еще раз (уже шестой по счету!) был настолько велик, что я не удержался от искушения и взял деньги без спросу. Тайком!

Возвращаясь, домой после сеанса такой же взволнованный и возбужденный, как после первого просмотра картины, я в воротах столкнулся с мамой.

— Ты где был? — спросила она, разглядывая меня пристальным взглядом.

— В кино, — честно признался я, не сумев солгать под маминым взглядом.

— А где деньги взял?

— В шкафу, выдавил я из себя и опустил голову.

— Без спросу?

Я молчал, поскольку отвечать было нечего

Мама вздохнула.

— Ведь ты уже смотрел этот фильм, — сказала ока — Который раз был?

— Третий, — соврал я, совершив еще одно «грехопадение», так как уменьшил цифру наполовину. Я ждал наказания, но головомойки не последовало. Мама только вздохнула еще раз и, помолчав, сказала:

— Ладно, иди. Только не делай так больше.

И я с облегчением помчался домой, вновь переживая все перипетии фильма.

«Мы из Кронштадта» и «Ленин в Октябре», «Юность Максима» и «Депутат Балтики», «Подруги» и «Волочаевские дни», «Волга-Волга», «Весёлые ребята», «Цирк» и множество других звуковых кинокартин по праву вошли в золотой фонд не только советской, но и мировой кинематографии. Их посмотрели миллионы зрителей. На наших глазах кино стало цветным. Затем появились широкоэкранные фильмы. Но моим современникам не забыть того, с чего все начиналось. Не забыть, какую огромную роль сыграла кинематография в жизни огромной страны, малой частицей которой был Катав-Ивановский район…

Л.Н. Сурин. «Возле гор и рек Уральских»